Встреча. Повести и эссе

Три герольда в рыцарских костюмах возвещают о начале празднества. В первых строфах довольно скверных стихов, во множестве нарифмованных для этого дня графом Мекленбургским, братом покойной королевы Луизы и, следовательно, дядей царицы, они обращаются к ее королевскому высочеству с просьбой открыть турнир. Под звук трубы на ристалище выезжают верхом аристократы — участники разыгрываемого турнира, в настоящих рыцарских доспехах, с мечами, копьями, со щитами; впереди всех наследный принц, впоследствии прусский король Фридрих Вильгельм IV[196]; пройдет девятнадцать лет со дня праздника, и восставшие подданные его потрясут устои прусской монархии. После карусели рыцари состязаются в военном искусстве: мечут копья, вонзают пики в увитые гирляндами щиты, наносят удары мечом по восковой голове мавра, на конях сшибаются друг с другом, взмахивая обнаженными мечами, но не причиняя сопернику вреда. Затем каждый из рыцарей отыскивает среди присутствующих свою даму; пары, образуя красочное, пестреющее нарядами шествие, следуют ко Дворцу и скрываются в нем. Большая часть публики может расходиться. Но праздник не окончен — придворную знать и тех, кто близок ко двору, ждут еще многие увеселения, в целом же торжества этого дня продолжаются двенадцать часов.

Оставшаяся публика заполняет прелестный маленький театр, где ее угощают утомительно однообразными сценами и где она обливается потом из-за духоты в тесном помещении. Исполняемые актерами живые картины аллегорического и, следовательно, туманного содержания тянутся бесконечно, наводя на гостей невыразимую скуку. Причиной тому не столько сами картины, поставленные Шинкелем, сколько страдающие непомерными длиннотами и многословием стихи, которые нарифмовал граф Мекленбургский на выход всяческих муз, гениев, фей и героев. В качестве отдыха предлагается ужин. Затем публика в длинном шествии следует через коридоры Дворца в Гротовый зал; воздух здесь, несмотря на тысячу горящих свечей, приятно свеж и прохладен. После балета — бал, который венчается распределением призов участникам турнира. Рыцари, преклоняя колено, принимают из рук царицы либо золотую цепь, либо кубок, либо турецкую саблю. Не обходят наградой и остальных участников праздника, каждому, кто способствовал устроению и проведению его, вручают розу из серебра, украшенную белой лентой. Ее также удостаивается человек, который не принимал никакого участия в турнире, ибо он уже не молод для подобных затей и не слишком здоров, но который по-детски серьезно и трогательно благоговеет перед увеселениями минувших времен, — это мужчина невысокого роста, с круглой головой, втянутой в плечи, из-за чего он выглядит чуть ли не горбатым — короче, невидной наружности, но со звучным именем — барон де ла Мотт Фуке.

Его до глубины души трогают знаки внимания, которые ему оказывают, и несколько дней спустя он пишет поэтический цикл из десяти стихотворений: он воспевает этот праздничный день, прославляет «восточную царицу» — «фею роз» и клянется в верности благородному рыцарскому духу. Гротовый зал, отделанный ракушками, кораллами и кристаллами, напоминает ему Ундину, и, описывая в стихах вручение ему розы, он раскрывает причину, почему и он ушел с праздника не с пустыми руками:

Дух возвышенный стремитсяЧестный пыл вознаградить.Кто в сраженьях отличится,В свете розы будет жить.

Так судьба певцу сулила:Ныне болен он и хилИ для подвига нет силы,

Что когда-то он свершил.С ясновиденьем пророкаБланшефлер красу воспел.И дождался славы срока —

Розу получил в удел.

В автобиографии, написанной одиннадцать лет спустя, он прямо скажет для всех, что Бланшефлер — одна из героинь его самого популярного романа, «Волшебного кольца», рыцарским духом которого был овеян этот праздник. Душа его преисполнилась возвышенной радости, пишет Фуке, когда он удостоился высочайшей милости, однако он не признается себе в том, как это грустно — нуждаться в милостях высочайших и коронованных особ. Наряду со многими сочинениями, созданными в тот же период, долго не находит издателя и этот цикл стихотворений. В отделе рукописей Государственной немецкой библиотеки на Унтер-ден-Линден еще и сегодня можно полюбоваться текстом, написанным рукой пятидесятидвухлетнего, стареющего уже поэта, ровным, аккуратным почерком. После этого торжественного для него дня Фуке будет жить и писать еще тринадцать лет, но для немецкой литературы он, можно сказать, уже умер. Едва ли найдется теперь хоть один издатель, который захочет печатать этого популярного некогда автора, ибо едва ли сыщется читатель, которому он еще интересен.

Жизнь на Хафеле