Я вообще не хотел, чтобы Юля видела меня таким… подавленным. Боялся на себя в зеркало смотреть и всё же она пришла. Навестить. Меня. Не то, что родная мать. Та наверно к подругам ускакала и забыла обо мне. К бабушке наверно так, забежала на раз и всё. Ай!
– Поранился? – обеспокоенно спросила она, точно медсестра, беря руки. – Мда, замотал так себе. Развяжется.
Удивляясь, как у двенадцатилетней девочки столько опыта в плане повязок, я спорить не стал и позволил развязать. Наверняка своя болезнь сказалась, что скрывалась за косой русой чёлкой.
Сначала Юлия вымыла руки и аккуратно сняла повязки. В её лице не возникло сочувствия, сожаления или страха, точно всю жизнь этим занималась – это ощущалось сквозь пальцы, с аккуратно квадратными маленькими голубыми ногтями. Столько красоты в них, созданные для творчества, и тут такое… я всякое в жизни видел, слышал, и представить не мог, сколько было у моей подруги повязок. Несмотря на свою хрупкость, взгляд оставался стойким и решительным, об этом говорили её движения, заряжающие меня какой-то энергией и вытесняя всякие смуты из головы! Музыка не помогала, как взгляд фисташковых глаз. Я ощутил на лице тот же жар, что во время ворошений углей в печи!
Подруга уверенно попросила у бабушки аптечку, уводя меня к столу. Я как по наитию двигался, словно мною управляли извне и просили наблюдать. Не было больно от обработки ран. Совсем ничего не чувствовал. Обрадовался, что кому-то позволил трогать свои руки. Вспоминая, как вчера хотели мне помочь, стало стыдно. Бабушка, братья с дядей хотели сделать то же самое, а я отнекивался и резко отвечал: «Не надо. Я сам», а маленькая девочка усмирила меня одним взглядом без уговоров!
– Подрался с кем-то? – предположила она, заматывая новый бинт, заботливо попросив: – Пальчики веером, – и на себе показала, как именно сделать, с улыбкой смотря на меня.
Я послушался. В очередной раз! А потом ухмыльнулся:
– Ага. С батей.
Фисташковые бусины прищурились, разглаживая от серьёзности и сосредоточенности ямочки на щеках.
–
– Чушь всякую нёс.
Если Димону, Серёге и Максиму я смог рассказать, как оно было на самом деле с отцом, то с Юлией всё по-другому. У меня не получалось подобрать слов. Потерялся что ли.
Я махнул на себя второго рукой и бесчувственно отчеканил:
– Руки на себя наложить хотел. Устал, видишь ли. Если бы не крёстный, я бы вышиб ему мозги, чес слово.
– Ого. Больной что ли? – вытаращив глаза, рассуждала Юлия, моргнув всего раз, совсем как взрослая, мягко попросила: – Сожми. Вот так. Нормально? – и вновь на себе показала.
– Больной это ещё мягко сказано… – пробурчал себе под нос, словно опять хотел занести кулак ему в лицо и мигом успокоился, не сжимая пальцы, помня, что они в других заботливых маленьких ручках. – В самый раз, – уверенно ответил я, повторяя жест и устало продолжил: – Крёстный забрал на время к себе, пока тётя за мной не приедет. Наверно. Хотя, думаю, у бабушки своей останусь.
– За тобой тётя приедет?
У Юлии лицо тотчас стало печальным. Она всеми силами старалась не выдать свою грусть в голосе, не поднимая взор на меня. Сосредоточенно перевязывала мою вторую руку. Казалось, ещё немного и моя подруга совсем расстроится.
По сути, мы с ней знакомый уже давно. Формально. Чуть ли не с детства, а общаться начали как друзья неделю назад. Сам себя спрашивал, почему я с самого начала не остался у бабушки Любы? Так бы мы с Юлей встретились раньше! Я ведь всегда мечтал о младшей сестре! И вот она! Неужто мечта того стоит, жить в семье где тебя вспоминают в период оценок, а потом бросить всё и уехать подальше от всего этого? Если так то, я больше не хочу строить планов.
Я поднял глаза. Фисташковые очи не мигали и внимательно смотрели на меня.
– Ещё бровь разбил… – охнула подруга, опустив плечи после протяжного выдоха. – Ну, здесь моя помощь не понадобиться. Разве что, обработать вокруг раны. Хотя… – и сощурилась. – Она чистая.