Встречи, которых не было

И на всем этом огромном пространстве от Урала до Прибрежного хребта вился сизый пороховой дымок мелких, но ожесточенных сражений; шли вперед, утопая в болотах-бадаранах, замерзая на пустоплесье, порой питаясь лиственничной и сосновой корой, выходцы из Европейской России, те, кто предпочел тяготы походной жизни смиренному уделу крепостных. Они были настойчивы, они подводили «под высокую государеву руку» новые землицы, населенные племенами, которым менее всего хотелось платить дань чужеземным пришельцам, они наивно верили, что вернутся из походов богатыми. Огромное большинство из них вообще не вернулось из этих походов. По отпискам казаков, странствовавших по Охотскому морю, я подсчитал, что от болезней умирало в два раза больше людей, чем погибало в боях… И почти никто из землепроходцев не вернулся на родину богатым. Их грабили воеводы, купцы, целовальники; почти все казачьи документы XVII века — это стони обиженных, оскорбленных, ограбленных людей. За внешне вежливой, самоуничиженной формой без труда угадывается огромная ненависть к притеснителям-воеводам и столь же наивная вера в справедливость, всепрощение и милосердие «государя всея Руси»… И чтобы сделать более полной нашу символическую картину, нужно представить на разноцветных полях карты десятки тысяч безвестных могил и угадать за ними десятки тысяч личных трагедий, несбывшихся надежд…

Размышляя об истории XVII столетия, убеждаешься, что жизнь, тогда имела два полюса. На одном из них находились туземцы и рядовые землепроходцы, а на втором полюсе, противоположном, — те, кто грабил и тех и других: воеводы, купцы, ростовщики-заимодавцы. Основной конфликт эпохи, конфликт между народом и власть имущими, был так же типичен для Сибири, как и для всего Московского государства. И вот что еще приходит на ум. В XVII веке завершается процесс закабаления крестьян на Руси. Протестуя против крепостнического режима, крестьяне восставали: в 1603 году — под предводительством Хлопка, в 1606–1607 годах — под руководством Болотникова. Следующее же крупное восстание приходится на 1667–1671 годы, — это восстание Степана Разина. А в промежутке между этими крестьянскими войнами те же крестьяне, простолюдины, прошли от Урала до берегов Тихого океана. И думается, что одной из причин того, что в течение шестидесяти лет на Руси не было крупных восстаний, является следующий факт: Сибирь «оттягивала» самых неспокойных, самых инициативных и свободолюбивых людей. В какой-то степени покорение Сибири можно приравнять к восстанию, очень своеобразному «восстанию, направленному в пространство», если так позволительно выразиться. Вольнолюбивые устремления целых слоев народа получали иной, выход, исторически оказались направленными на освоение огромной, слабо обжитой страны — Сибири… И многих прославленных вожаков-землепроходцев нетрудно представить и в другой роли — в роли главарей восставших…

В нашей символической картине Иван Москвитин обозревает Охотское море с перевала на Прибрежном хребте. Это неточно.

Отряд Москвитина иначе вышел на побережье.

Восемь суток шел Москвитин с товарищами по Алдану до реки Маи, а вверх по Мае вплоть до волока пробирался семь недель, «а из Маи реки малою речкой до прямого волоку в стружках шли шесть ден, а волоком шли день ходу, а вышли на реку Улью на вершину…». Коротенькая фраза «волоком шли день ходу» означает, что казаки «всего-навсего» перевалили через хребет Джугджур, который уже давно видели издалека, и спустились в широкую межгорную долину, отделяющую Джугджур от Прибрежного хребта. Там, на берегу небольшой речки Ульи, которую им суждено было прославить, казаки разбили очередной лагерь, и дымки первых походных костров потянулись к небу в лесном краю, еще не посещавшемся русскими.

О том, что произошло дальше, отписка сообщает в высшей степени лаконично; «…да, тою Ульею рекою шли вниз, стругом плыли восьмеры сутки». Итак, казаки погрузились в струги — плоскодонные речные суда, очевидно неплохо послужившие землепроходцам, хотя историки явно отдают предпочтение морским кочам, и поплыли вниз по реке, почти не представляя себе, куда она течет, и совершенно не зная, что ждет их за ближайшим поворотом. В верхнем течении Улья спокойна, и струги легко скользили по ее неглубокой воде. Нехоженая тайга подступала к берегам; в чаще ее могли скрываться воинственные тунгусы (так тогда называли эвенков), и казаки зорко посматривали по сторонам. Неожиданно Улья круто повернула к востоку, вплотную к реке подступили горы, впереди послышался хорошо знакомый казакам рев воды на порогах и шиверах. Долина сузилась, река клокотала, с огромной скоростью увлекая лодку в неизвестное; казаки, работая шестами и веслами, ловко обходили выступающие из воды камни…