Встречи, которых не было

Восстание охватило обширную территорию, но очень скоро выяснилось, что один якутский князец-тойон имеет зуб на другого тойона, а третий не прочь договориться с русскими за счет первых двух… И когда казаки ударили по разрозненным отрядам повстанцев, им быстро удалось доказать превосходство огнестрельного оружия над копьями и стрелами. И тогда осталось лишь доказать, что действительно Глебов, Филатов и Бахтеяров подговорили якутов выступить с оружием в руках…

Вот тут-то Петр Головин и развернулся! Впрочем, не только он. Нашелся у него достойный помощник — второй письменный голова Василий Поярков, и теперь уже следует поставить точки над «и».

Разумеется, правдой удалось бы доказать только виновность самого старшего воеводы; значит, надо было действовать кривдой.

Читая документы той эпохи, я убедился, что казаки XVII столетия отнюдь не были ревнителями христианской религии. Бога они поминали редко и, хотя носили на шее черневый крест, о божественном не пекись. Но «неверных» в христианскую религию обращали с охотой, и во многих документах поминаются так называемые новокрещены. Всему есть своя причина, а в данном случае ревностное приобщение туземцев к христианству объясняется просто: закон запрещал охолопливать, то есть превращать в своего холопа, местного жителя-язычника, но разрешал захолопить крещеного (правда, его запрещалось увозить в Россию)… Так что у казаков были причины стараться.

Имел новокрещеного холопа и Поярков на своем дворе. Звали его Ивашка Остяк.

Но сначала еще одно отступление. Опытный чиновник, Петр Головин окружил себя людьми, которых документы того времени именуют «ушниками», то есть доносчиками и клеветниками, «притакивателями», или, как теперь мы сказали бы, «поддакивателями», беспринципными холуями, готовыми поддержать (так было, так!) любой наговор, любую неправду…

Я сейчас приведу цитату из книги «Якутия в XVII веке», изданной в Якутске в 1953 году. Вот она:

«Деятельное участие во всех операциях воевод принимали их фавориты, «ушники» по тогдашнему выражению. Все челобитные русских людей XVII в. полны горькими жалобами на этих «ушников», которые умели подделаться к приезжим воеводам и извлекать для себя выгоды из их покровительства. Таков был советник Головина сын боярский Алексей Бедарев, который «при нем притакивал (т. е. ему поддакивал) неправдою для стыда своего»; таков служилый человек Данилко Козица, который «воровал на свою братию шишиморством (шишиморство — наушничание, кляузничество, подлость. См. словарь Даля. — И.3.), всякие ложные заводи затевал и безделием оглашал», за что Головин, любя его «за ушничество», отпускал «по все годы» на службы, давая не в пример другим полный оклад жалованья[7] и не конфисковывал у него привезенных с Оленека соболей; таков торговый человек Епишка Волынкин, который у Головина «был в большой вере» и от «ушничества» которого, по мнению жителей Якутск, «кровь наша проливалась»; таков видный представитель якутской служилой знати письменный Голова Василий Поярков…» (стр. 233).

В этом почетном списке доносчиков и клеветников Поярков назван последним. На самом деле он был первым — хотя бы по своему положению ближайшего советника воеводы.

Петр Головин и Василий Поярков быстро стакнулись между собой в методах «доказательства» виновности Глебова, Филатова и Бахтеярова.

Начать они решили с охолопленного новокрещена Ивашки. Со двора Пояркова его перевели в тюрьму. Поскольку арестантов кормить не полагалось (они пробавлялись дарами родственников и милостыней), а у новокрещена родственники жили не в Якутске, голод быстро заставил его кое о чем призадуматься. Когда же на пустой желудок ему всыпали еще кнута «в три палача», новокрещен безотлагательно показал, что именно Глебов, Филатов и Бахтеяров велели ему «толмачить» якутам убивать русских.

Дальше — больше. По навету Ивашки Головин и Поярков арестовали дворовых людей Глебова и Филатова, и в пыточной избе те, дрогнув, подтвердили показания Ивашки.

Так состряпали Головин и Поярков сыскное дело. И тогда взялся старший воевода за главных своих врагов: засадил второго воеводу, дьяка и письменного голову Бахтеярова в Тюрьму, да не одних, а с чадами и домочадцами — с женами, с детьми, с родственниками.

Угодили в тюрьму и в пыточную избу все четыре священника. Службы в церкви прекратились, и лишь по большим праздникам одного из попов приводили в кандалах в церковь, чтоб мог отслужить он молебен.

Жизнь в Якутском остроге, Да и в окрестностях, замерла. Те, кто еще не угодил в тюрьму, жались по избам. А ушники и палачи бражничали, а потом шатались по острогу, забавы ради избивая встречных.

Боялся ли воевода Головин, творя откровенное беззаконие, кары?