Встречи, которых не было

Дневной бриз наконец разогнал туман, и к острову Нансикан мы подошли при свете солнца. Крутые серые скалы подступали вплотную к воде, темные волны разбивались о них в белую пену. Уж не знаю, на сколько разбившихся волн приходится одна обрушившаяся скала, но не было оснований сомневаться в том, что волны все-таки добиваются своего: крупные обломки, выступавшие из воды, наглядно убеждали в этом. Лишь кое-где на скалах виднелись зеленые пятна растительности, вероятно кедрового стланика. Кедровый стланик определенно предпочитал ту часть острова, которая обращена к материку: очевидно, он не ладил с холодными ветрами с моря; Но если скалистые островки не могли похвастаться обилием, растительности, то живности на них было сколько угодно» в воздухе мельтешили перед глазами тучи птиц — кайр, чаек, тупиков; топорков; птицы густо сидели на скалах, качались на волнах, ныряя или улетая при приближении сейнера. Тут же, у острова Нансикан, повстречалось нам огромное стадо нерп, и мы все, даже механики вышли из машинного отделения, собрались на палубе. Повсюду из воды торчали черные, усатые, удивительно смышленые морды. Нерпы плыли, подозрительно посматривая на нас (кто знает, может быть, они тоже впервые видели сейнер «калифорнийского типа»), а перед самым форштевнем ныряли, показав темную пятнистую спину и плеснув ластами.

Вскоре Шантары остались позади…

Мы с вами уже знаем, что Из русских первым увидел Шантарские острова Иван Москвитин; безусловно, видели Шантары, а тем более слышали о них от местных жителей казаки, служившие в Удском остроге на реке Уде.

Но вот что любопытно: до начала XVII столетия никто из русских не был на Шантарах, не плавали туда и эвены, и лишь гиляки иногда переправлялись, чтобы поохотиться в не тронутых человеком лесах.

Естественно, что очень долго так продолжаться не могло. К концу XVII столетия даже Камчатка была достигнута, а население ее обложено ясаком, и вдруг по соседству с Удским острогом лежат неведомые земли, быть может, очень богатые, и никто ими не владеет!

Мысль совершить вылазку на Шантарские острова пришла в голову почти одновременно якутскому воеводе Дорофею Афанасьевичу Траурнихту и губернатору Сибири князю Матвею Петровичу Гагарину.

Впрочем, первым проявил инициативу якутский воевода. В августе 1709 года он вызвал к себе в приказную палату находившегося в то время в Якутске удского приказчика Ивана Сорокоумова и попытался хоть что-нибудь узнать у него о Шантарах. Но удский приказчик понятия о них не имел. И тогда ему была вручена наказная память. «По указу великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца», повелевалось Ивану Сорокоумову с «великим поспешением» ехать до Удского острога, нигде не задерживаясь, туземцев в пути не обижать и еще до снега прибыть в Удский острог. Далее в особом наказе говорилось: «А от устья — реки Уди в море который значится остров проведывать: какие люди я том острове живут, и какой веры, и под чьим владением, или собою живут, и какой в том острове зверь, и иное какое богатство у них есть, и по прямому свидетельству буде возможно какими судами самому с служилыми людьми съездить и сметить, сколь далече от устья Уди-реки тот остров, и взять о том прямую достоверную ведомость, и о том всем учинить чертеж и В том великому государю показать верную и усердную свою службу…» Воевода не поскупился на обещания — посулил царские награды и даже приписал, что ежели кто-нибудь из служилых людей «более того сделает», то переведут его в дворянский чин, а также «денежная и товарная милость» ему учинена будет. Зная, что с некоторых пор не очень-то большой радивостью стали отличаться приказчики, не забыл воевода и пригрозить: если Иван Сорокоумов по своей вине указ не выполнит, то «учинено будет жестокое наказание» и пожитки его взяты будут «за великого государя бесповоротно».

«Прямую ведомость и чертеж» воевода обязал Ивана Сорокоумова представить в Якутск в 1710 году.

Надо ли, удивляться, что после столь строгого наказа Иван Сорокоумов действительно отправился в Удский острог с «великим поспешением»! Но я отнюдь не уверен, что гнала его вперед святая жажда искательства или даже служебное рвение. Нет, судя по всему, Сорокоумов принадлежал к иному типу людей, а самый этот «тип» сложился вполне закономерно.