Встречи под звездой надежды

Я не могла ему объяснить, почему так бледно выгляжу в фильме. А было так… Оператор Шамшурин полез ко мне с поцелуями. И я, отталкивая его, произнесла очень резкие слова. Мне было жутко противно. Такой характер: если человек мне не нравится, так ему лучше ко мне не подходить. Я его со злостью отшвырнула, а он, упираясь, буквально прошипел:

— Я тебя так сниму, что тебя вообще никто и никогда не будет снимать.

У оператора много возможностей показать актрису на экране в очень невыгодном свете. Шамшурин «постарался», и отзыв Эрмлера это подтвердил.

Я страшно огорчилась и лишь позже поняла, что он так своеобразно пошутил. Я была очень доверчивой, и меня часто разыгрывали. Помню, что-то на съемках не ладилось, все в напряжении, какие-то взвинченные, и Эрмлер сказал мне:

— Ну представь, ты одна в доме и собираешься куда-то идти… Что обычно делает женщина в таких случаях?

Я посмотрелась в зеркало, поправила прическу, одернула на себе платье.

— Нет, этого недостаточно, — решил Эрмлер. — Ты одна в доме, понимаешь? Поправь чулок наверху. Проверь, все ли у тебя в порядке…

С большой добросовестностью я выполнила указания режиссера, и на площадке раздался гомерический хохот. Просто заставить меня показать что-либо из того, что непривычно, было невозможно, а вот подобным образом… Были и другие розыгрыши — смешные и не очень, но для меня каждый день работы с Эрмлером, великим режиссером, был счастьем. До него меня на съемках не столько снимали, сколько фотографировали то, что я делаю. Профессия киноактера для меня началась, собственно, с работы у Эрмлера. Я стала понимать, для чего я в кадре и что от меня требуется, почему я такая, а не другая…

Съемки длились полгода. Помню последний съемочный день. Снимали финальный крупный план. Эрмлер сказал:

— Всю свою жизнь, сколько ты будешь жить, ты будешь вспоминать этот день. Сегодня мы сделали тебе прижизненный памятник.

И действительно, фильм «Неоконченная повесть» заканчивается «длинным» кадром, идущим достаточно большое экранное время, — мой крупный план.

Я вспоминаю этот день, вспоминаю Эрмлера, Семена Деревянского, который был вторым режиссером, многих актеров. Это благодарная память, и время не в силах ее стереть.

Моим партнером был Сергей Бондарчук — тогда молодой, очень красивый, еще не «забронзовевший». У меня не сложились с ним отношения. К сожалению, это отразилось потом на моей жизни. И даже сегодня, когда я сталкиваюсь с людьми, которые работали с Сергеем Федоровичем, с его поклонниками, родственниками и друзьями, чувствую их отрицательную энергию по отношению ко мне. Приходилось не раз слышать в киношной среде, что у него был тяжелый характер, временами он мог быть просто нетерпим. Возможно, это и так. Но он был при всем при том очень талантливым человеком. Наша интуитивная неприязнь — так бывает — никак не сказалась на фильме, зрители ее не только не заметили — они восхищались чистотой взаимоотношений героя и героини. Потом мне доводилось играть со многими замечательными актерами, но Сергей Бондарчук — первый из них.

Я всерьез думала, что у фильма «Неоконченная повесть» символическое для меня название. Моя личная киноповесть начиналась именно с него, и я надеялась, верила, что у нее будет продолжение. Съемки фильма оказались счастливым для меня временем. И хотя это был третий мой фильм, но в киномире я все еще оставалась новичком. Мне требовалось осваиваться в нем, искать свое место, добиваться, чтобы этот сложный мир после первых удач не отторгнул меня. Это было очень непросто, а в одиночку просто невозможно. К счастью, судьба подарила мне встречи с замечательными мастерами киноискусства. Я уже говорила о том, какую роль сыграли в моей жизни Эрмлер, Семен Деревянский. Уникальным актером и редким человеком был Эраст Павлович Гарин. Вспоминаю, как однажды ранним утром, а может, даже и ночью (стояли белые ночи, и невозможно было без часов определить время), в моем гостиничном номере раздался звонок. Я еще была не одета, что-то набросила на себя, подошла к двери, открыла. Это был Эраст Павлович Гарин. Он протянул мне ландыши. Мне и в голову не могло прийти, что это «знак» ухаживания. Я поставила цветы, потом мы сидели и разговаривали, по-моему, я даже приготовила чай. И вдруг я спросила его:

— Эраст Павлович, а который час?

У меня тогда еще не было часов.

Он ответил:

— Шесть…

Во сколько же он тогда пришел?

Где-то часов в восемь я отправилась на студию. За мной приехала помреж, с которой мы были в очень добрых отношениях, я ей рассказала, что ко мне заходил Эраст Павлович, принес цветы, пробыл недолго, и я так и не поняла, зачем он приходил. Помреж протянула загадочно:

— А-а-а, вон что…

И тут я узнала, что вчера вечером состоялся художественный совет и один из его членов предложил заменить актрису, которая, по его словам, ничем себя не проявила. Этой актрисой была я. Он хотел, чтобы главную роль отдали его жене.