Пожав плечами, он вернулся к чтению. Задача, предстоящая ему, — провести с мертвецом ночь — оказалась скучнее, чем он предполагал. Через какое-то время он осознал, что каждый раз, поднимая взгляд от страницы, невольно скользил взглядом по смертному ложу с его жутким обитателем — и столь же невольно вздрагивал: как будто он на мгновение забыл о присутствии мертвеца и вдруг ему напомнили об этом факте. Дрожь была легкой и почти бессознательной, но Фалред вдруг разозлился на себя. Он наконец понял, насколько полная, мертвящая тишина окутывает дом — тишина, вероятно, порождаемая самой ночью, так как ни звука не доносилось через окно. Адам Фаррел сам выбрал место, где поселиться, — и оно оказалось настолько удаленным от всех соседей, что сейчас в пределах слышимости не было никакого человеческого жилья, со стороны которого всегда долетает хоть какой-то шум.
Человек встряхнулся, словно бы избавляя свой ум от мрачных мыслей, и продолжил читать дальше. Внезапный порыв ветра проник в окно, свет лампы замерцал и вдруг погас. Фалред, тихонько ругаясь, стал ощупью искать во тьме спичечный коробок. Второпях чиркнул спичкой, сперва лишь обжег пальцы о ламповое стекло, но потом фитиль наконец занялся.
Взглянув на кровать, Фалред испытал чудовищное потрясение. Угловатое серое лицо Адама Фаррела слепо взирало на него, мертвые глаза, широко открытые и пустые, темнели провалами. Хотя Фалред инстинктивно вздрогнул, он сразу же подыскал разумное объяснение тому, что произошло: конечно же, это всего лишь порыв ветра поднял и отбросил в сторону простыню, лежавшую поверх тела.
Но все-таки в этом было нечто ужасное, навевающее жуткие мысли, — словно бы сама мертвая рука отбросила простыню в полном мраке и вот сейчас труп восстанет…
Фалред не мог пожаловаться на бедность воображения. Однако в ответ на эти мысли он лишь пожал плечами и двинулся через комнату, чтобы вернуть простыню на место. Казалось, будто мертвые глаза глядели на него со злобой, которая намного превзошла ту, что была присуща Фаррелу при жизни. «Работа пылкой фантазии», — сказал себе Фалред и накрыл простыней серое лицо, мысленно сжавшись, когда его рука случайно коснулась холодной плоти, гладкой и влажной, точно прикосновение смерти. Он содрогнулся, испытав то естественное отвращение к мертвым, что присуще живому человеку, и вернулся к своему чтению.
Наконец, ощутив сонливость, Фалред прилег на диван, который по какой-то странной прихоти бывшего владельца был частью скромной обстановки комнаты, и приготовился спать. Свет он решил не гасить, сказав себе, что это будет соответствовать обычаю оставлять огни рядом с мертвыми, и при этом не желая признаваться себе даже в мыслях, что просто не хочет находиться рядом с трупом в полной темноте. Он задремывал, время от времени просыпался и глядел на кровать. В доме царила тишина, и за окнами было очень темно.
Приближалась полночь с ее почти сверхъестественным влиянием на человеческий разум. Фалред опять бросил взгляд на кровать, где лежало тело, и обнаружил, что вид этого страшного нечто, накрытого простыней, вызывает в нем отторжение. В мыслях возникло и все возрастало фантастическое представление, будто безжизненное тело под простыней стало чем-то странным, чудовищным, отвратительной, но не лишенной сознания тварью, которая глядит на него глазами, просвечивающими через ткань. Эту мысль — разумеется, просто фантазию — он объяснил себе легендами о вампирах, бродячих призраках и прочих жутких существах, с которыми живые ассоциировали мертвецов бесчисленные века с тех самых пор, когда первобытный человек впервые признал в смерти нечто ужасающее и чуждое жизни. Человек боялся смерти, думал Фалред, и этот страх отчасти стал связываться с мертвыми, так что их тоже начали бояться. Сам вид мертвых порождал страшные мысли, будил опасения, хранящиеся в наследственной памяти, прячущиеся в тайных уголках мозга.
Во всяком случае, это молчаливое, скрывающееся под простыней нечто действовало Фалреду на нервы. Он подумал было, не открыть ли лицо покойного, считая, что более близкий контакт с мертвым избавит его от страха и прочих безумных измышлений. В конце концов, нет ничего ужасного в человеческих чертах, пусть даже столь неподвижных!
Но даже мысль о мертвых глазах, которые будут смотреть на него при свете лампы, оказалась невыносимой; в конце концов он погасил лампу и лег. Страх подкрадывался к нему тихо, словно хищник на мягких лапах: до последнего мгновения не поймешь, насколько тот опасен.
Тем не менее, когда свет потух и темнота проглотила очертания трупа, все вокруг, казалось, обрело свои истинные свойства и размеры, и Фалред почти мгновенно уснул, сохраняя на лице слабую усмешку, вызванную собственной глупостью.