Встречи с призраками

Клянусь Юпитером, она была прекрасна. Глаза сияли, словно две полные луны, волосы лились, подобно Penseroso Мильтона

[28], движения плавностью напоминали стихи Суинберна. Эх, если бы Эдита была хотя бы бледным подобием этой девушки! Видит бог, я влюбился в эту гавази!

Потом снова появились москиты. Вжж-вжж-вжж. Я набрасываюсь на самую крупную и громкую тварь — этакую примадонну их дьявольской оперы, убиваю ее, но место убитой тут же занимает целый десяток надоедливых певцов. На поросшей камышом отмели заунывно квакают лягушки. Становится все жарче и жарче. Наконец мое терпение лопается, я встаю, наскоро одеваюсь и спрыгиваю на берег в надежде найти себе какое-нибудь занятие.

Вдалеке за равниной стоит огромная пирамида Абу-Илла. Мы собираемся завтра подняться на ее вершину, ну а сейчас я просто прогуляюсь в ту сторону и все там разведаю. Я шагаю по залитым лунным светом полям, душа моя по-прежнему разрывается между Эдитой и гавази, а величественная громада древних гранитных блоков мрачно поднимается над бледным горизонтом. Все еще полусонный и не избавившийся от лихорадки, я разглядываю основание пирамиды со смутной надеждой разгадать тайну запечатанного входа, до сих пор ставившую в тупик бесчисленных исследователей и ученых-египтологов.

Блуждая вокруг пирамиды, я вспоминаю рассказ старины Геродота, похожий на страницу из «Тысячи и одной ночи», о том, как царь Рампсинит построил себе сокровищницу, один из камней в которой поворачивался на оси, подобно двери, но какой-то строитель, знавший этот секрет, воспользовался им и похитил золото из царской казны. Что, если у пирамиды есть такая же дверь? Было бы забавно отыскать это место.

Я стоял под яркой луной у северо-восточного края огромной горы, возле двенадцатого камня от угла, и тут мне в голову пришла шальная мысль, будто бы я могу повернуть этот камень, надавив с левой стороны. Я навалился всей тяжестью, пытаясь повернуть его вокруг своей оси. Сместился ли он хотя бы на дюйм? Нет. Должно быть, это случилось лишь в моем воображении. Попробую-ка я еще раз. Теперь он определенно поддается! Мое сердце бьется все сильней, то ли от лихорадки, то ли от возбуждения, и я делаю третью попытку. Многовековой налет ржавчины сметается прочь, и камень тяжело проворачивается, открывая доступ в низкий тоннель.

Наверное, приступ безумия заставил меня зайти в заброшенный коридор без факела или хотя бы спички, но, так или иначе, я это сделал. Высота прохода позволяла идти не горбясь, и я медленно, на ощупь продвигался вперед, ощущая под рукой гладкий гранит стены, в то время как пол уходил вниз под небольшим, но равномерным уклоном. С трепетом в сердце и дрожью в ногах я прошел сорок или пятьдесят ярдов по таинственному коридору, пока каменная глыба не преградила мне дорогу. Я уже почти решил, что на сегодня достаточно, и приготовился в радостном возбуждении от совершенного открытия вернуться на пароход, как вдруг невероятное, совершенно чудесное обстоятельство полностью завладело моим вниманием.

Слабая полоска света пробивалась сквозь щель между стенами тоннеля и перегородившей его глыбой, очерчивая едва различимый квадрат. Должно быть, внутри находилась лампа или горел костер. Что, если это еще одна дверь, подобная наружной, и она ведет в пещеру, возможно, населенную опасной бандой каких-нибудь отщепенцев? Свет определенно свидетельствовал о человеческом присутствии, однако внешняя дверь поворачивалась с такой натугой, словно ее не открывали сотни лет. Несколько мгновений я простоял в замешательстве, не решаясь прикоснуться к камню, а затем, под воздействием нового безумного порыва, изо всех сил толкнул тяжелую глыбу влево. Как и ее предшественница, она неохотно поддалась, и за ней открылся центральный зал.

До конца дней своих не забуду тот восторг и ужас, изумление и полную растерянность, что охватили меня, когда я вошел в этот словно бы заколдованный зал. Поначалу меня ослепила вспышка света, идущего от газовых струй, расположенных ровными рядами в несколько ярусов вдоль стен просторного помещения. Огромные колонны боковых нефов, щедро расписанные красными, желтыми, синими и зелеными узорами, уходили в бесконечность. Пол из полированного сиенита, отражающий сияние ламп, служил основанием для сфинксов из красного гранита и темно-пурпурных изображений Баст — богини с кошачьей головой, облик которой был хорошо мне знаком по Лувру и Британскому музею. Но мой взгляд не задержался на этих малых чудесах, всецело поглощенный величайшим из чудес, ибо там, за столом, уставленным мемфисскими яствами, величественно восседал на троне сам египетский царь, увенчанный митрой и окруженный придворными в завитых париках.