Встречное движение

– Ершова с его «Коньком-горбунком» я оставлю тебе на вечер, а вот, скажем, наш друг Джеймс писал дрянные стишки, не бог весть какие рассказики, и вдруг на тебе, пожалуйста: бессмертный «Улисс» – сначала слепой Гомер, потом слепой Джойс, кто ему надиктовал?

– Я бы не сказал, что стишки совсем никудышные, да и в рассказах, особенно в романе «Портрет художника в юности»…

– Ой, Петька! Избавь меня от своего занудства! По существу вся ценность «Улисса» в последней главе, во всех предыдущих Джойс воображает: я и так могу писать, и этак, и перетак, а потом козырь на блюдечке: получайте ваш поток сознания.

– Немного упрощенно…

– Чего?!

Юрий Юрьевич притянул к себе за шею насторожившегося Грогина и показал на идущую от них Люду Кийко:

– Петька, вот бы ее за ягодицу укусить!

10

Вадим разбивал яйца в кипящее на сковородке масло так, чтобы желтки оставались в объемном виде, а не растекались в безобразную плоскость, если же этого не удавалось, Вадим незло матерился.

– Так сколько мы не виделись?

Валера пожал плечами и стал вслух перечислять значительные события после школьного бала, в которых они с Вадимом принимали участие или не принимали участия.

Вадим разлил по маленьким рюмкам теплую водку и сказал:

– Валер, ты извини, я сегодня много не могу, Анжелка позвала в гости, – ты ее помнишь – немного косила правым глазом – обещала с классной подружкой познакомить.

– Да я и сам не собирался, так просто, думаю, дай зайду к школьному товарищу.

Валера и Вадим легко опрокинули рюмки, сильно сморщились и быстро съели прямо со сковороды шкворчащую яичницу.

– Как живешь?

– Да так себе, с женой все как-то…

– Так ты женат?

– Давно уже, ты не знал разве?

– Валер, извини, мне пора, ты в какую сторону?

– Я на проспект, два года уже женаты.

– Ну ты молодец, дети есть? Мне тоже на проспект, по пути заскочим к одному моему армейскому корешку, я ему кассету отдам.

– Заскочим. Детей нет.

Вадим небольно ткнул в бок Валеру кулаком.

– Что не заходишь? С женой-то что?

– Время нет. А с женой разведусь, пошла она!

Вадим и Валера зашли в подъезд дома номер четырнадцать, и на третьем этаже Вадим, пошарив рукой в темном углу, нащупал маленькую кнопку звонка.

– Сейчас, кассету отдам, и пойдем.

Спиридонов открыл дверь и удивился:

– А где Колям Рафиков?

– Какой Колям?! Это я – Вадим, ты что, зема, меня не узнаешь?

– Зема, Вадим, я тебя узнаю, заходи.

Вадим, Валера и Спиридонов прошли в комнату, в которой Саня сильно тер указательными пальцами глаза, а Ахмет обсасывал соленую-пресоленую голову селедки.

– Ахметка! Ох, обманули меня фраера, ох обманули!

– Саня, я миллион раз слушал, как тебя обманули.

– Ахметка! Они меня спрашивают: какую наколку на грудь хочешь? Я, дурак, говорю: орла хочу! Фраера резинку с трафаретом оттягивают и бац мне в грудь этими хреновыми иголками!

– Саня, я миллиард раз слушал…

– Ахметка, я сознание потерял от боли, а когда очнулся, смотри, что они сделали, падлы!

Саня яростно снял через голову футболку. Валера, Вадим и Спиридонов увидели на груди Сани синий трактор ДТ-75 в полной деталировке.

Вадим протянул Спиридонову кассету:

– Кто это?

– Не знаю, мы вместе пианино на четвертый этаж поднимали.

– Зачем?

– Черт его знает.

Николай Рафиков посторонился, пропуская выходящих из подъезда Вадима и Валеру. Вадим посмотрел в спину Николая Рафикова, не самым лучшим образом пережившую детский сколиоз:

– Загудел кореш, еще потом не вспомнит, что я ему кассету отдал. А ты, говоришь, разводишься?

– Да, надоело все! Дома ничего не делает, друзья какие-то, чуть что – на дыбы.

– Похолодало что-то.

– Я ей уже говорил, что мое терпение не железное – еще один фортель и все!

– У тебя жетончика нет позвонить?

– Сейчас посмотрю. Раньше я ее жалел, а сейчас все! Что я мальчик, в конце концов?!

– В смысле мальчик?

– Ну, я не мальчик.

– А-а…

– Еще бочку катит, несильно, конечно, – я ее быстро на место ставлю, но теперь пусть поупрашивает.

– Сколько сейчас время?

– Я свои часы в ремонт отдал. А со своей симфонической музыкой она меня…

– Тебе в какую сторону?

– Мне налево. А если я что свое захочу…

– Мне направо, ты забегай, не теряйся. Будь здоров.

– Счастливо.

Валера немного прошел по чистенькому тротуару и остановился, чтобы придумать конечную цель своего пути, но ничего не придумал, только вспомнил, глядя на размашисто скребущего асфальт дворника Киргизова, что в детсадовском возрасте и сам мечтал посвятить этому спокойному труду свою жизнь.

Валера прижал к холодной телефонной трубке розовое ухо и забарабанил по стеклу будки пальцами.

– Даша? Это я.

– Ну и что.

– Даш, ты извини, я сорвался, а, Даш?

– Чего, Даш?

– Ну, ты меня прости, а?

Валера послушал тишину и опять пробарабанил по стеклу марш юных буденовцев.

– Даша, алло!

– Не кричи! Чего ты хочешь?

– Даш, ну что я сделал?

– А ты не знаешь, что ты сделал?

– Знаю, то есть, конечно, хотя и… Даша, я же извиняюсь. Приходи домой, пожалуйста.

– У тебя там к телефону, наверно, уже очередь выстроилась.

– Нет тут никого. Придешь?

– Когда-нибудь приду.

– Даш, ну что мы как эти, не сердись, а?

Даша устала разговаривать и положила трубку.