Встречный огонь

Приниженный, ссутулив плечи, Балбар поплелся к своему костру, чувствуя, как его наполняет злость и отвращение к себе.

13

Бутид-Ханда все не могла успокоиться. Хорошо, что Володя не видит в темноте ее полыхающих щек.

— Ты зря пошла с ним.

— Разве я знала, что так будет? Думала, может, у него дело какое… Если бы не ты… Спасибо тебе…

— Ну, вот еще… Ты, кажется, плачешь? Не надо, перестань. Забудь об этом. — Володя успокаивал Бутид-Ханду и злился на нее: все могло быть по-другому, думал он, люди сами портят себе жизнь.

— Посиди со мной немного, — попросила Бутид-Ханда.

Костер почти догорел. Стало уже по-ночному холодно. Володя поежился и застегнул ворот рубахи.

— Ну что ж, давай посидим, — проговорил он вполголоса и опустился на траву, подминая под себя босые ноги. — Мы, кажется, никогда не сидели с тобой вдвоем, верно?

— Верно, — отозвалась Бутид-Ханда и сама себе улыбнулась.

Будто почувствовав ее усмешку, рассмеялся Володя.

— Помнишь, Бутид, как я тебе письмо написал?

— Конечно, помню. Оно до сих пор у меня хранится.

— Зачем?

— Ну, как же. Первое письмо от мужчины. — Бутид-Ханда повеселела.

— Но первый, кого ты обняла, был не я! — с шутливым укором сказал Володя. — И вообще ты ведь не любила меня, потому и не ответила. И правильно сделала.

Бутид-Ханда вздохнула и поворошила головешки в костре. Снова вспыхнуло пламя, осветив ненадолго задумчивые лица сидящих.

— Ладно, я пойду, и ты отдыхай… Завтра нужно чуть свет вставать. — Володя поднялся.

Встала и Бутид-Ханда.

— Пойду к поварихам. Не хочется здесь оставаться. — Она взяла в охапку свою постель, посмотрела в Володино лицо: — Говорят, ты женишься… на той учительнице из Бохана… Это правда? — И, не дождавшись ответа, задумчиво сказала: — Так хочется пожелать тебе счастья, Володя…

— Ну, об этом еще рано… Спокойной ночи. — Ступив на тропу, он быстро исчез в темноте, только белым пятном недолго мелькала его рубашка. Бутид-Ханда с грустью проводила Володю глазами.

14

По низинам и лесным прогалинам расползся туман. Солнца еще не было видно, оно пряталось где-то за горой Хулэрэгтой, но степь проснулась. На траве светились капли росы. Если бы не роса, которой степь умывается по утрам, жесткие травы совсем бы скрутило зноем и выжгло.

Костры за ночь погасли, прогоревшие ветки белеют словно кости, тронешь — рассыпаются в пепел.

Евсей Данилович и Бальжинима встали на заре.

— Чаю надо вскипятить. Без чаю какая работа? — Лесничий пристраивал над огнем большой закопченный чайник.

— Напьемся еще, — сказал Евсей Данилович, — сперва лошадей надо пригнать.

Они пробрались между спящими женщинами и вышли на тропу. Неподалеку от табора увидели под сосной скрючившегося Балбара. Заслышав шаги, он поднял голову.

— Ты чего это спал в таком неудобном месте? — удивился Бальжинима.

Балбар потер глаза и сел.

— Молодой, что ему… Костра не надо, кровь и так греет, — бросил на ходу Евсей Данилович.

— Не все равно, где спать? — огрызнулся Балбар, посмотрев в спину парторга заспанными недовольными глазами.

Лошади паслись внизу под горой. Евсей Данилович и Бальжинима спускались по склону, когда Бальжинима вдруг остановился:

— Тс-с… Постой, Данилыч…

Цокая копытцами, на ближнюю поляну выскочили козы. Они проплыли в синих волнах тумана, почти не коснувшись земли, и тут же исчезли.

— В прошлом году я в распадке соли насыпал. — Бальжинима зачарованно смотрел на заросли, где исчезли животные.

— Ну и что?

— Солонцы, настоящие солонцы, понимаешь? Черт! Ружья-то нет… — Бальжинима плюнул с досады.

— Идем, идем. Не до этого сейчас.

Евсей Данилович недолюбливал его. Знал, что Бальжинима мог бы не хуже других работать в колхозе, но он устроился в лесничество. Ему поверили: ведь бумагу от врачей показывал всем — не велят, мол, глядите сами. А как начал строить себе новый дом, такие бревна ворочал, что люди только удивлялись. На ферме Бальжинима работать не захотел — тяжело. В гурты не пошел. А по вечерам, говорят, карты мусолит с дружками, водку хлещет. И еще страсть охотиться не дает ему покоя.

— Ты же сам взялся лес охранять, значит, и живность всякую беречь должен. Будто тебе для того ружье дали, чтобы без разбора зверя стрелять. Смотри, Бальжинима, попадешься — пеняй на себя.

Бальжинима не ответил на выговор парторга. Спуск был трудный. Сапоги скользили по траве — только держись… Длинноногий Бальжинима первым оказался под горой и свистнул, как обычно свистел, когда звал своего коня на водопой.

Утро было прохладное. Ни комаров, ни мошек. Лошади паслись спокойно. Почуяв приближение людей, они подняли уши, похожие на сухие, свернутые листья подсолнухов.

Дым и туман, смешиваясь, плыли над степью. В тишине отчетливо звенел голос кукушки. Она куковала долго, но других птиц почему-то не было слышно, как будто все они улетели подальше от беды.

Оседлав лошадей, Евсей Данилович с Бальжинимой повернули назад.

— А что, если я махну сейчас к старикам? Надо предупредить Гатаба. Пусть уходит, — Бальжинима придержал коня.