— Бесшумная какая машина — подкатила так, что и не слышно было, — удивилась Норжима. — Я вам положу с собой плащ — могут дожди вдруг пойти…
С шумом и топотом, смеясь и громко покашливая, вошел Банзаракцаев.
— Ну, здравствуйте, молодые, — весело проговорил он.
— Здравствуйте, здравствуйте, — Норжима засуетилась. — Проходите в передний угол, присаживайтесь.
— Времени нет рассиживаться. Вот разве только найдется у вас, тетушка Норжима, кислое молоко или что-нибудь покрепче — тогда можно бы по обычаю смочить горло перед дальней дорогой. Ведь вы же не отпустите нас без этого, тетушка Норжима?
— Всегда-то вы шутите… — смущенно засмеялась Норжима. — Конечно, кислое молоко найдется. Вот оно, а вот вам чашка, наливайте себе сами, сколько хотите. Водки же у нас даже и капли не найдется. Мы со стариком непьющие, поэтому… уж впредь-то я учту — ведь мало ли кто может зайти в гости… Надо будет всегда держать про запас…
Тетушка Норжима огорчилась не на шутку и винила себя за непредусмотрительность. Старик Бизья сидел, почесывая шею, и не мог найти, что сказать.
— Уж не сходить ли мне к соседям? — спросила она у него.
— Э… может, и верно?
— Ха-ха-ха! — председатель, невысокий, плотный, весь так и затрясся от смеха. — Мне двух чашек простокваши хватит с лихвой. Я же пошутил. Кто начинает пить водку, едва продрав глаза? Только алкоголики. Ну, дядюшка Бизья, что ж вы не наденете приличную обувь? Неужели вот в этих старых сапогах…
— В жизни не носил никаких ботинок. А теперь уж и подавно… Нет уж, избавьте…
— Ну-у, ладно. Если вы готовы, то поехали… Тетушка Норжима, что вам привезти? У нас ведь денег хватает. Дядюшка Бизья и колхоз «Исингинский» по богатству примерно равны, — Банзаракцаев ухмыльнулся и с шутливым самодовольством погладил себя по заметно выступающему животу.
— Ничего мне не надо… Лишь бы вы хорошо съездили.
Дорога была ухоженная, содержащаяся в должном порядке, поэтому машина, еще новая, обладающая немалой мощностью, шла хоть и на большой скорости, но очень ровно и плавно. Шофер включил радиоприемник. Диктор Лубсанов зачитывал последние известия. По метеосводке выходило, что в полосе западных районов республики идут дожди и земля приняла достаточное количество влаги. В Еравнинском и Хоринском районах по-прежнему стояла сушь.
— Тьфу, до каких же пор сельское хозяйство будет зависеть от милости небес! — Банзаракцаев раздраженно покрутил головой. — Земли у нас хватает. У нас ее столько, что вполне можем сравниться, скажем, с Бельгией. И, однако, что мы можем поделать?! Вот вам земля, а вот вам и вода, — с сердцем указал он на проносящиеся мимо равнинные пространства, прорезанные руслами ручьев и речушек. — Всего предостаточно, не так ли? Но силенок маловато… руки не доходят. Специалистов бы нам побольше, мастеров своего дела…
— Помню, когда впервые появились конные косилки, немало кричали, что половина травы так и остается на корню. А потом ничего лучше этих самых конных косилок и представить себе не могли, — Бизья попел разговор издалека. — В прошлом году был я на сенокосе в Ангирте. Раньше в той местности двадцать косарей за полмесяца накашивали две тысячи копен. Земля там, сами знаете, сырая, кочковатая… Так вот, в прошлом году, значит, с десяток молодых людей на двух тракторах выкосили всю Ангирту. Хорошо. Однако ж сколько копен они поставили, как вы думаете, товарищ председатель? Честное слово, даже стыдно сказать. Бесхозяйственно отнеслись к общественному добру. Посмотрели бы вы на ту кошенину. Не трактор тут причиной, нет. Земля-то неровная, поэтому косилка у них в одном месте только приглаживает траву, а в другом, глядишь, под самый корень срезает. Мы с Ендоном Тыхеевым косили по полянкам, среди кустов и зарослей, и все же с этих крохотных делянок, можно сказать, с ладонь величиной, взяли сена столько, сколько нам нужно было.
— Это верно, в заболоченных, кочковатых местах техника пасует, траву там брать трудно, — согласился председатель.
Ободренный его словами, Бизья тут же предложил:
— Если б вы подобрали несколько стариков, вроде меня, поговорили с ними по душам да дали в помощь десяток мальчишек, то немало копен поставили бы мы рядами… Добавлю еще вот что: зимники, то есть хорошо унавоженные места, где мы зимуем со скотом, выкашиваются у нас кое-как. А жаль, что перестали обращать на них внимание…
«А ведь старик дело говорит. Недаром сказано: отведай горячего, выслушай гневного, — с некоторым удивлением и тревогой размышлял Банзаракцаев. — Оказывается, этот старикан заботится не только о себе. И что интересно: с одной стороны, конечно, он скуповат, себе на уме. Но с другой стороны, есть и наша вина в том, что вот такие старики остались как бы вне нашего внимания. Так вот каков он, этот старик, а мы-то представляли его совсем-совсем другим: моя, мол, хата с краю… своя рубашка ближе к телу… мол, деньги мои заработаны, а то, что дальше, не ваше дело… Что-то мы в нем проглядели… И во всем этом наша вина. Человек тридцать лет сидел на одном мосте, тридцать лет города не видел… Ох, поздновато мы спохватились…»