Вторая мировая война. Ад на земле

Форсировав Маас, немцы целую неделю неуклонно продвигались вперед, а союзники предпринимали любые действия – очень медленно, – кроме сражения. Британцы полностью возлагали вину за сложившуюся ситуацию на французов, но кое-кто из офицеров Горта более разумно смотрел на вещи и признавал, что и «нашим особо гордиться нечем». Через несколько дней Джон Хорсфолл, офицер ирландских стрелков, писал: «Часть нашей армии уже не способна к скоординированным действиям, как к нападению, так и к защите. И целиком винить в этом политиков мы не можем, эти проблемы были всецело нашими собственными. Вина нашей армии – недостаток ума, и остается лишь удивляться, чем военная академия занималась в предвоенные годы»²⁶

. Поразительное превосходство немцев на поле боя над армиями союзников станет одной из главных загадок не только кампании 1940 г., но и всей войны. Томас Манн называл нацизм «мистикой механизации». Майкл Говард писал: «Вооруженные военными технологиями и бюрократическим рационализмом Просвещения, воспламененные воинскими доблестями давнего и преимущественно выдуманного прошлого, немцы – что неудивительно – поражали и пугали мир в обеих мировых войнах»

²⁷

. Известная доля истины в этих высказываниях есть, и все же они не дают исчерпывающего ответа на вопрос: почему вермахт оказался настолько хорош? Да, старшие офицеры сражались в Первой мировой, но затем более 10 лет германская армия находилась на грани исчезновения. Никакого боевого опыта в период между мировыми войнами у солдат не было, в то время как многие британцы – и офицеры, и рядовые – принимали участие в затяжных конфликтах на северо-западной границе Индии, в Ирландии или в колониальных столкновениях.

Напрашивается неизбежный вывод: присвоенная британской армии роль имперского жандарма помешала ее обучению и подготовке к полномасштабным боевым действиям. Эти местные конфликты требовали участия небольших подразделений, основной боевой единицей считался полк. Для победы требовалось не так уж много усилий, самоотверженности и тактического мышления. Некоторые офицеры стали, по словам Майкла Говарда, «высочайшими профессионалами малых масштабов». В этой войне самым печальным образом сказалось отсутствие единой системы подготовки высшего командования – Британская армия обзавелась такой системой лишь 30 лет спустя. Вермахт, заново набранный в 1930-е гг., с готовностью принимал новые идеи и готовился исключительно к континентальной войне. Офицеры вермахта обладали куда большей энергией, профессионализмом и гибким воображением, чем большинство их противников; рядовые явно получили сильную мотивацию. Поведение немецкой армии на поле боя отличалось строжайшей дисциплиной на всех уровнях – и эта особенность сохранилась до конца войны. Готовность контратаковать в самых неблагополучных ситуациях доходила до степени гениальности. У немцев, в отличие от их британских и французских противников, без затруднения привилась концепция войны на уничтожение, до полного истребления врага. Союзники и на поле боя гордились тем, что ведут себя как разумные люди – это соответствовало культуре, в которой они выросли. Вермахт показал, на что способны люди, отбросившие разум.

В мае 1940 г. Джон Хорсфолл сокрушался об отсутствии у Британского экспедиционного корпуса надежных карт, о том, что отступление не прикрывалось местными контратаками, которые могли бы нанести серьезный ущерб передовым отрядам немцев, о неумении эффективно применять артиллерию, а также готовить к сражению тех, кому предстояло непосредственно в нем участвовать: «Нашим солдатам нужно простыми словами объяснить, с чем им предстоит иметь дело»²⁸. На долгом пути из Бельгии, а затем по северо-востоку Франции Хорсфолл и его товарищи нагляделись на то, как разрушается армия и разваливаются на куски многие командиры. Зрелище удручающее и отвратительное. «Чудовищный поход», – пишет он. Ряды стрелков «разрывали отбившиеся, дезориентированные осколки других отрядов, они выскакивали откуда-то с проселочных дорог. Многое повергало в смущение. Очевидно, где-то в нашей армии что-то разболталось. Люди вскоре догадывались об этом, а офицерам приходится как-то подавлять подобные разговоры или поднимать их на смех… Происходило что-то очень плохое, но наши солдаты были виноваты в этом не более, чем в крымских поражениях. Я не понимал, почему нельзя было должным образом руководить отступлением».