Вторая мировая война (Том 1-2)

В последние дни пребывания в Бордо адмирал Дарлан приобрел очень большой вес. Мои встречи с ним были редкими и носили официальный характер. Я уважал его за проделанную им работу по воссозданию французского флота, который после десяти лет его искусного руководства был более боеспособным, чем в любой Другой период со времен Французской революции. Теперь, в Бордо, наступил роковой момент в карьере этого честолюбивого, своекорыстного и способного адмирала. Его власть на флоте практически была абсолютной. Ему стоило лишь приказать кораблям направиться в английские, американские или французские колониальные порты -- некоторые из них даже тронулись в путь, -и его приказ был бы выполнен. Утром 17 июня, после падения кабинета Рейно, он заявил генералу Жоржу, что решил отдать такой приказ. На следующий день Жорж встретился с ним во второй половине дня и спросил его, что случилось. Дарлан ответил, что он передумал. На вопрос о причине этого он ответил просто: "Я теперь военно-морской министр". Это не означало, что он передумал для того, чтобы стать военно-морским министром, это означало лишь, что, сделавшись таковым, он стал придерживаться иной точки зрения.

Сколь тщетны эгоистические расчеты человека! Трудно привести более убедительный пример для подтверждения этого. Адмиралу Дарлану стоило отплыть на любом из своих кораблей в любой порт за пределами Франции, чтобы стать хозяином всех французских владений, находившихся вне германского контроля. Он не оказался бы подобно генералу де Голлю обладателем лишь непобедимого сердца, окруженным всего небольшим числом близких ему по духу людей. Он увел бы с собой за пределы досягаемости немцев четвертый в мире по значению военно-морской флот, офицеры и матросы которого были лично преданы ему. Поступив так, Дарлан стал бы во главе французского движения Сопротивления, имея мощное оружие в своих руках. Английские и американские доки и арсеналы находились бы в его распоряжении для поддержания его флота. Французские золотые запасы в Соединенных Штатах обеспечили бы ему после признания обширные ресурсы. Вся французская империя сплотилась бы вокруг него. Ничто не могло помешать ему стать освободителем Франции. Слава и власть, которых он жаждал так страстно, были доступны ему. Вместо этого он пошел по пути, который привел его после двух лет беспокойной и постыдной службы к насильственной смерти, к обесчещенной могиле; имя его стало надолго ненавистным французскому флоту и стране, которой он до этого служил так хорошо.

Те из нас в высших сферах Лондона, на ком лежала ответственность, учитывали силу географических особенностей нашего острова и были спокойны насчет духа нации. Уверенность, с которой мы смотрели в лицо ближайшему будущему, была основана, как это повсеместно полагали за границей, не на смелом обмане или риторическом призыве, а на трезвом расчете и понимании реальных фактов. Когда я выступал в палате общин, я исходил из реального положения вещей, которое я и другие люди внимательно изучали -- некоторые из нас на протяжении многих лет. Сейчас я детально проанализирую проблему вторжения так, как я и мои советники-специалисты ее себе представляли в те памятные дни. Но прежде всего надо было сделать один шаг. Этот шаг был ужасен, но он был необходим.

Присоединение французского флота к германскому и итальянскому флотам, учитывая страшнейшую угрозу со стороны Японии, вырисовывавшуюся на горизонте, грозило Англии смертельной опасностью и серьезно затрагивало безопасность Соединенных Штатов.

В статье 8 соглашения о перемирии оговаривалось, что французский флот, за исключением той его части, которая была оставлена на свободе для охраны французских колониальных интересов, "будет сосредоточен в определенных портах и там демобилизован и разоружен под германским или итальянским контролем". Таким образом, было ясно, что французские военные корабли должны были перейти под этот контроль полностью вооруженными. Правда, в этой же статье германское правительство торжественно заявляло, что оно не имеет намерения использовать французский флот в своих целях во время войны. Но кто, находясь в здравом уме и твердой памяти, поверил бы слову Гитлера после его позорного прошлого и последних фактов? Кроме того, заверение, содержавшееся в этой статье, не распространялось на "корабли, необходимые для надзора за побережьем и траления мин". Толкование этого пункта предоставлялось немцам. И наконец, соглашение о перемирии могло быть в любой момент объявлено недействительным под предлогом его несоблюдения. Фактически у нас не было никаких гарантий безопасности. Любой ценой, идя на любой риск, мы так или иначе должны были обеспечить, чтобы флот Франции не попал в ненадлежащие руки и не стал бы затем орудием нашей гибели и гибели других.