— Ты мой сын, — проговорил Кертис.
— Да, — одобрительно покивал мужчина, оставаясь в полутьме-полусвете. — Ты же понимаешь — ее не вернуть? Правда? Мы должны договориться об этом, прежде чем перейти к собственно разговору.
Кертис устало кивнул:
— Да, понимаю.
— Отлично.
И Тим подошел к нему, приветственно вытягивая руку.
— Тогда давай вернемся. Нам предстоит много дел. Мы, средние и крайние Правые, уже давно пытаемся совершить переход. Но очень трудно вернуться обратно без разрешения Центрального. А в вашем случае Центральный слишком молод, чтобы понять.
— Так вот что он имел в виду, — пробормотал Кертис.
Они бок о бок шли вниз, к деревне.
— Другие — это он сам, только разнесенный по временной шкале.
— Левые — это предыдущие Другие, — ответил Тим. — Правый, конечно, — это будущее. Ты сказал, что Провидец и Провидица ничего путного не породили. Теперь ты знаешь. Они породили Суперпровидца, способного перемещаться во времени.
— Вы, Другие, хотите совершить переход. Он вас увидит и испугается.
— Это очень сложно, но мы знали, что он рано или поздно вырастет и все поймет. И он разработал сложный понятийный аппарат для всего этого. Точнее, мы разработали. А еще точнее — я.
Тим засмеялся.
— Понимаешь, у нас все еще нет адекватной терминологии. Для уникальных событий ее никогда нет, увы…
— Я мог изменять будущее, — проговорил Кертис, — потому что я его предвидел. Но я не мог изменить настоящее. Вы можете изменить настоящее — потому что способны отправиться в прошлое. Вот почему тот крайний Правый Другой, старик, все время находился рядом с Фэйрчайлдом.
— То был наш первый опыт удачного перехода. Наконец мы сумели уговорить Центрального сделать два шага Вправо. Это изменило обоих, но времени заняло немало.
— А что произойдет теперь? — спросил Кертис. — Что случится? Война? Отделение? Сумеет ли добиться своего Рейнольдс?
— Как ты уже понял, мы можем менять настоящее, отправляясь назад в прошлое. Это опасно. Элементарное изменение, внесенное в прошлое, может полностью изменить настоящее. Талант к путешествию во времени — самый важный. И в том подобный миссии Прометея. Любой другой талант может изменить только то, чему предстоит свершиться. А я могу стереть с лица земли все. Абсолютно все — и ничто не устоит передо мной. Я альфа и омега. Ничто не может противостоять мне. Я всегда оказываюсь на шаг впереди. Ибо я всегда был там.
Кертис молчал. Они прошли мимо брошенного старого грузовика. Наверное, машина принадлежала кому-то из деревенских. Наконец он решился на вопрос:
— А что такое Анти-Пси? Вы и к этому приложили руку?
— Не особенно, — ответил сын. — Ты можешь гордиться тем, что первым обнаружил их существование — ведь мы, строго говоря, начали действовать лишь несколько часов назад. Мы пришли вовремя, чтобы помочь — ты же видел нас вместе с Фэйрчайлдом. Мы — за Анти-Пси. Ты удивишься, увидев несколько альтернативных вариантов развития событий, в которых судьба Анти-Пси, увы, осталась неизменной. Твое предвидение оказалось верным — подобные варианты отнюдь не из приятных.
— Так значит, мне с недавнего времени помогали.
— Да, мы стоим у тебя за спиной. И с этого мгновения станем помогать еще больше. Мы за равновесие. Всегда. За патовые позиции, как у Пси с Анти-Пси. Прямо сейчас Рейнольдс немного нарушил равновесие, но это легко исправить. Мы уже приняли меры. Конечно, мы не обладаем неограниченной властью. Мы ограничены сроком жизни — нам отпущено что-то около семидесяти лет. Странное чувство испытываешь, находясь вне времени. Ты не подвержен переменам, и власть естественных законов на тебя не распространяется.
— Словно бы тебя вдруг подняли с шахматной доски и ты увидел, что все — это всего лишь шахматные фигурки. И вся вселенная — всего лишь игра на доске из черно-белых клеток, на каждой из которых застыл человек, намертво заключенный в свой пространственно-временной континуум. А мы — вне доски. Мы — рука, которая опускается сверху и переставляет фигуры. Мы изменяем их положение, улучшаем его, делаем ходы — меняем ход игры, а фигурки и не подозревают об этом! Мы — снаружи.
— Так вы не вернете ее? — Кертис решил снова попытать судьбу.
— Ты зря ждешь от меня сочувствия к девушке, — пожал плечами его сын. — Джули все-таки моя мать. И теперь я знаю, что они имели в виду, когда говорили, что «мельницы богов мелют медленно». И я бы искренне желал, чтобы мы мололи не в такую мелкую пыль — хотя бы некоторых из тех, кто попадает между жерновами. Но если бы ты увидел все нашими глазами, ты бы нас понял. Мы поддерживаем хрупкое равновесие во вселенной, и наша шахматная доска огромна.
— Настолько огромна, что судьба одного человека ничего не значит? — горько спросил Кертис.
Его сын задумчиво нахмурился. Кертис вспомнил, что выглядел точно так же, когда пытался объяснить мальчику что-то слишком сложное для его возраста. Он искренне надеялся, что у Тима получится лучше, чем у него в таких ситуациях.