Вторая очень страшная история

— Это уж слишком, гражданин Рыжиков. Все было: и контролер, и билет. Не сейчас… А когда мы ехали в Антимоновку. Утром… Кстати… — Это словечко «кстати», я заметил, очень действует на преступников! — Так вот, кстати, вы, гражданин Рыжиков, действительно виноваты перед Племянником.

— Я? В чем?!

— А в том, что он целую ночь просидел под замком. Вы же вчера его заперли. Или это сделал ваш брат, студент юридического факультета, сегодня утром?

— Какой брат?

— Как и у меня, старший!

Такая детективная ирония тоже действует на преступников.

— Никто не запирал Племянника!

— Не запирал? Так, так, так… А как же он оказался запертым, если никто не запирал? Подобного не бывает! Запер ты…

— Чем?! — Покойник от растерянности задавал бессмысленные вопросы.

— Ключом, как мы уже установили, который был спрятан в руке у твоего брата-студента. Но ты каким-то таинственным образом сквозь руку разглядел этот ключ.

— Разглядел, — подтвердила Миронова, неколебимо верная «правде жизни».

— Не исключается, конечно, что брат твой сегодня утром Племянника заточил… Разумеется, — тоже сильнодействующее словечко! — так было бы человечнее: все же Племянник не провел бы целую ночь под землей.

— Какой ключ? Какой?! Может, у тебя самого есть ключ? — продолжал бессмысленно и беспорядочно отбиваться Покойник.

— У него-то ключ есть, — опять неожиданно и тихо проговорила Наташа. — Им он и открыл твою тайну. И восстановил истину.

— Какую еще там истину?!

— А ту, что Глеб Бородаев не виноват, — сказал я. — Он освободил в тот день Племянника Григория из подземелья. А вы с братом, студентом юридического факультета, опять его там замуровали. С Глеба Бородаева обвинение снимается полностью! — Я объявил об этом, как бы завершая допрос.

Но не может быть победителя без побежденного.

— Зачем мне все это было нужно? — вскричал побежденный Покойник.

— Тоже в президиум захотел, — беззлобно и уверенно ответила ему Наташа. — Но самое скверное, что ты попытался ославить невинного, чтобы прославиться самому.

Приговор из Наташиных уст был для Покойника «вышкой». С ненавистью, однако, он взглянул не на нее, а на меня. Я выдержал этот взгляд с плохо скрываемым мужеством. А Глеб неожиданно разрыдался. Он слишком долго молчал — и потому рыдания были бурными. Наташа притянула его к себе… Я сумел защитить Глеба — и лучше бы она притянула к себе меня. Угадав это желание, Наташа легко и даже, не побоюсь сказать, нежно прошептала мне в самое ухо:

— Тогда ты по праву его обвинил, а сегодня — по праву оградил…

— Равновесие получается!

— Не равновесие должно быть, а справедливость!

Она первый раз — но надеюсь, что не последний — прижалась прямо к левому моему плечу. Действительно прижалась, а не в моих обманных мечтах…

— Все-таки приятнее быть защитником, чем обвинителем. Адвокатом, чем прокурором! Хотя ты сегодня и виновника изобличил… — сказала она, все еще не отрываясь от моего плеча. — Но главное — защитил Глеба!

— О, поверь, я только этого и хотел…

Природа меж тем продолжала жить своей особой, но прекрасной жизнью: за окном была полная непроглядность.

На этом заканчивается моя вторая «Очень страшная история». Сколько их еще впереди? Это, говоря детективным языком, выяснится.

1987 г.