Вторая смена

Крепко держится, скотина. Я обратно в псину переметнулась, потом заново очеловечилась – ни фига. Все вернулось – руки, ноги, башка нестриженая. Даже затяжка на свитере. А хвост – вот! Как пришитый!

Вот в ТЮЗе, помнится, у травестюшки Любы Сергуниной на новогоднем спектакле, наоборот, хвост однажды падал. Она Белку играла, гуляла по сцене с таким косматым меховым веником почти что в заднице, а он возьми и оторвись, на потеху публике. Но Люба умничкой была, сразу изобразила, что это от чар злой колдуньи (в лице меня) такое безобразие. Сообразительная была девочка, хоть и… Но вот как раз Фоньке про эту Любу лучше не напоминать, было там у них, лет тридцать назад….

– Так что у тебя дома-то творится, я не понял. Обижают? – Афанасий колупается ключом в дверце машины. Лапы в руки легко переметнулись, а моторика притормаживает. Он сразу за руль и не пойдет, сперва продышится.

– У меня хвост остался! И не убирается! Сделай что-нибудь, ты же мужчи… ты же умный!

Фонькина квартира набита ведьмовскими инструментами. Рабочими, ждущими своего часа в коробках, контейнерах, ящиках и футлярах, в жестянках из-под кофе, банках из-под корнишонов. Оказавшись здесь, организм немедленно жаждет дыхнуть на ствол, перехватить медный пестик, растереть в пальцах похожие на гречку зернышки забей-травы, творить добро, и только добро, согласно Контрибуции и своей сути.

Это настоящий Клондайк для продавцов всемогущих пылесосов, пятновыводителей и прочих удивительно ненужных вещей. Тут есть следы от красного вина на белой обивке, пыльные разводы на окостеневшем прокуренном тюле, размытые контуры кетчупа на сером ковролине (при рождении он был салатовым). По углам клубится собачья шерсть, под письменным столом таится горстка сухого корма, а в ванной пуходерка и когтерезка смело попирают забытую невесть кем дорогущую губную помаду в черно-золотом футляре и дешевенькую сережку из серии «пластик под хризолит».

Тут живет Марго, Фонькина новая любимица и, видимо, слегка собутыльница. Метис ретривера, бывшая бродяжка, а ныне королева (в собачьей жизни тоже есть место сказке), умница с золотыми глазами, подобранная им в ночь Казни Марфы. Да, здесь живет Марго. От этой информации мой незаконный хвост мелко дергается, а потом поджимается, изо всех сил прилепляется к бедру. Но не уменьшается, не отваливается.

– Блин!

– Гав!

– Девочки, не ссорьтесь! Здравствуй, хорошая моя! Пришел я, не фестиваль!

Я сдираю с себя сапоги. Подлый хвост путается одновременно под руками и ногами, виляет изо всех сил. Марго немедленно возникает рядом, сопит шершавым носом и настороженно скалит зубы. Ну еще бы! От нас обоих сейчас псиной воняет, а у меня еще и вот эта метелка имеется.

– Место! – чеканит Фоня с кухни, перекрывая гул нагревающегося чайника. – Марго, место! Дусь, ты давай раздевайся и в спальню…

– Фонечка, ты охренел?

– Почему? – откликается Афанасий, обращаясь к содержимому холодильника. До меня сразу долетают сочные и смачные запахи. Обоняние еще острое, после перевоплощения всегда так, это норма.

– Ну ты мне в постель велел идти!

Афанасий вытащил чугунную сковороду устрашающего вида:

– Тебе греть или так будешь? – Потом смотрит на мою возмущенную морду и слегка тушуется. – Дуська, так у меня там… потолок зеркальный. Разглядим все как следует. И удалять удобнее.

В недрах сковородки виднеются темные куски холодной свинины, прозрачно-коричневые кольца лука, сочные вкрапления жареной моркови и иные заманчивые вещи. Этот запах убивает, обезоруживает, выводит из строя. Учуяв такое, послушная Марго срывается из коридора на встречу с прекрасным, а мой хвост начинает ходить ходуном.

– Греть.

– Ну как? – Я перекидываю в тарелку самый крупный мясной кусище, снабженный размякшей яблочной осьмушкой.

– Да все так же, – бурчит Фонька у меня из-за спины.

– Не тает? – Возвращаю свою добычу обратно в сковороду.

Мне же сегодня домой возвращаться. И шут бы с Темчиком. Скажу, что у нас так принято, не удивится. Наоборот, заинтересуется. А вот Анька изойдет на ехидное сочувствие. Большой хвост, его под пальто не спрячешь. А если потеплеет, а он и тогда не отвалится?

– Сейчас не тает, а потом возьмет и испарится. Не трепыхайся, душа моя, не трепы…

А я и не «трепы…» ни разу. Я просто вскакиваю из-за кухонного стола (и, естественно, сшибаю хвостом табуретку, на радость соседям снизу). Ящик со всяким инвентарем пригрелся где-то рядом с плитой, там точно есть ножницы по металлу. Проспиртовать, отрезать. Прижечь чем-нибудь. Настойкой мертвой ягоды вероники, два глотка внутрь, один наружу. Она и боль снимет, и кровь хорошо свернет…

– Фонька, где у тебя аптечка?!

– Не скачи, – Афанасий возвращает на место табурет. – Доедай и пойдем посмотрим.

– А ты что, не нагляделся еще? – На мой визг в кухню снова вламывается Марго, которая до этого честно хрустела кормом в холле. – Я три раза туда-обратно ныряла. Три!