Вторая смена

– Клаксошка, как не стыдно! Дуся, прости, у него тут… весна! – На экране мелькает Ленкина рука. Я сразу отворачиваюсь: не могу привыкнуть к тому, что у моей подруги на запястьях эти браслеты трепыхаются. Красивые такие, золотые. И с камушками. По виду – ювелирка, по сути дела – наручники. Ограничивают ведьмовство, не дают работать. Я бы, наверное, с такими удавилась бы. А Ленка носит. Притерпелась уже. И я тоже стараюсь их не замечать. Ну если бы Ленка вдруг инвалидом стала или у нее шрамы были, я бы так же сперва дергалась, а потом бы их в упор не видела. Но тоже не сразу.

– Клаксончик, ну брысь, пожалуйста! – Ленка прихватывает крылатика за шкирку.

– Так-то лучше! – Взмахиваю незажженной сигаретой. – Я на чем остановилась?

Между нами расстояние в шестьсот километров, а разницы никакой. Опять ее кот не дает поговорить спокойно.

– На вкладках! То есть это… на закладках… – Ленка путается в терминологии, как двоечница на уроке. – Жека, погоди секундочку буквально! Клаксон!!!

Слышен звук треснувшей материи, оскорбленный мяв и Ленкин несчастный голос. Ох, мне бы ее проблемы. Меня-то крылатым котом не проймешь! Меня даже таежным ко́том не прикончишь, наверное.

– Ленок, он там метит, что ли, я не пойму?

От такого откровенного вопроса моя благовоспитанная подружка всячески смущается и полыхает ушами:

– Ну нервничает. Ему уже полгода, взрослый мальчик, крылаточку хочет!

– Бедолага…

Я искренне сочувствую рыже-полосатому Клаксону.

– …страшно выпускать. Все-таки маленький еще. А мирские тут вообще ворон отстреливают. – Ленка хмурит удачно выросшие брови.

– Только не говори, что у вас в общаге крылатых кошек нет?! Ну поговори с кем-нибудь, родословную покажи…

В кошачьих свадьбах я не специалист, но покойная Дорка своего крылатика-производителя на моих глазах два раза женила. К тому же в проблемах любви все равны – и ведьмы, и крылатки, и мирские!

– Спасибо! Гунька вернется, пусть он Клаксончика спросит, какую кошку он хо… кто ему нравится. Я тогда к хозяевам схожу, договорюсь.

– Правильно, сперва надо с родителями знакомиться. Кошавка должна быть из приличной семьи! – ржу я.

– Конечно, там же котята будут, – кивает на полном серьезе Ленка.

– Дети – это важно. Даже кошачьи. – Я отворачиваюсь, чтобы не фыркнуть. – А сама ты как?

– После майских первую практику сдам, к сессии готовиться буду, – вздыхает Ленка. – Так что с этими закладками у тебя, ты не дорассказала?

– Ищу, квартиру шмонаю. Столько всякой ерунды выгребла, с ума сойти.

Я отодвигаюсь в сторону, даю Ленке возможность полюбоваться царящей на моей постели барахолкой. Поверх добропорядочного клетчатого пледа в одну кучу свалены плюшевые игрушки всех пород и калибров, невнятные вазочки и статуэтки. А еще старые щипцы для завивки, которые я одолжила у Таньки Грозы примерно в шестьдесят восьмом году. Плюс книжки с подарочными надписями – начиная с самиздатовского кирпича «Камасутры» и заканчивая так и не открытыми «Секретами средиземноморской кухни». В упор не помню, где я такой хренью разжилась.

– Это вторая партия, я первую Фоньке уже сбагрила. В сумке клетчатой, с ними челночники раньше ездили. Темка узрел, решил, что я обиделась и вещи пакую.

– Ну и что Фоня сказал?

– Да ни шиша хорошего. Смотрел-смотрел, все обстукал. Звонил мне вчера – совсем дохлый, как после мирского Нового года.

– Нашел что-нибудь?

– Зинкин крем от морщин ему не понравился.

– Ой! Не верю, чтобы Зизи…

– Да не в том смысле. Фоня уяснить не мог, что такая баночка малюсенькая может триста баксов стоить. Темчик вот верит, привык уже ко мне.

– А квадратный корень как? – интересуется Ленка спустя маленькую паузу – такую, чтобы позавидовать и поржать.

– Цветет и пахнет. Нет на нем ничего.

– Ну и хорошо, – кивает Ленка. – Не люблю, когда живое в чем-то виновато. А остальное, то, что ты у Марфы из дома брала, оно тоже нормальное?

– Ну… – Я наконец озвучиваю то, из-за чего я решила выдернуть Ленку по скайпу. – Я все, что у меня в моей комнате было, уже посмотрела. А к Аньке без спросу…

– Но ведь для дела нужно, – говорит Ленка. – Это форс-мажор, Дусенька.

– Это трындец.

Я прикладываю к веб-камере листок бумаги – ярко-розовый, с дырчатым краем. Почерк там корявенький, неустоявшийся. Но буквы можно разобрать. «Я тебя неновижу и хочу что бы ты умерла праклятая ведьма!!!!»

Четыре восклицательных знака свидетельствуют о серьезности намерений. Ошибки – о том, что это послание ученица второго класса сочиняла в сильнейшем душевном раздрае.

– Жуть какая! – виновато улыбается Ленка.

– В письменном столе нашла. Там тетрадки, ручки. А на них – вот эта прелесть.

– Может, она это раньше написала? Ты сама всякую макулатуру хранишь по сорок лет.

– По семьдесят. Все равно неприятно, понимаешь? Тем более я ей высказать не могу, я без спросу рылась. Мы с ней сейчас не цапаемся почти. Один раз только поругались, когда она мне соврала, и все… Правда, Анька школу прогуляла на днях. В смысле, лицей этот свой. Но я бы на ее месте тоже так. Весна вокруг. Какая там учеба?

– Ну я же вот занимаюсь, – оправдывается Ленка.