Вторая жизнь

Фромм не мог не удовлетворить просьбы женщин. Чтобы казаться не только строгим и грозным, но и душевным, он изъявил желание вместе со всеми посмотреть телепередачу. Рабелиус сказал епископу о своем намерении остаться. Епископ тоже посчитал неудобным ехать одному, когда главный маршал оставался. Все расселись в креслах. Адъютант главного маршала занялся телевизором. В зале стило оживленнее. Послышался женский смех.

Офицеры, стуча, выходили курить. Рабелиус оказался один среди женщин, он чувствовал, что взгляды их устремлены на него; может быть, они любуются его тонким профилем? Возвращаясь, офицеры садились на свободные места, забыв о своих женах: было о чем поговорить вполголоса, обменяться мнениями.

Бравурная музыка заполнила просторный зал. От панихидного настроения не осталось и следа. Предчувствие чего-то радостного, грандиозного заставило отступить и рассеяться страху, вызванному выступлением Фромма. Вспыхнул квадрат экрана. Появилось прелестное личико Юв Мэй, грустное, и все же очаровательное. Юв сегодня ведет программу! Как будто ничего не случилось с ее женихом. Все идет как и прежде.

- Граждане великого города Атлансдама, - сказала Мэй взволнованным, чуть дрожащим голосом. Было видно, как она волнуется, как добела стиснуты руки - она хотела казаться обычной в своей роли диктора, но это ей не удавалось. - Сейчас перед вами... сейчас выступит... - она отвернулась и посмотрела влево, сказала еще два слова, очень неразборчиво, и исчезла с экрана.

Каждому в отдельности показалось, что она произнесла: "Капитан Браун". Но никто, в том числе и Фромм, не могли поверить в эту несуразность. "Это мне послышалось или Юв Мэй оговорилась: видимо, она сильно любида Брауна; если бредит им даже на работе", - примерно так подумал каждый из сидящих в зале, не решаясь, однако, заговорить об этом с соседом. Только кто-то невидимый в задних рядах, пользуясь тем, что экран закрывало туманом, начал рассуждать об ошибках дикторов, которые иной раз непроизвольно произносят слова логически противоречивые и не замечают этого: должно быть, слишком волнуются, сознавая, что выступают перед милпионами зрителей и слушателей.

Но вот экран просветлел. Из глубины его выдвинулась фигура человека, сидящего в кресле. Корпус его был откинут назад, на спинку кресла, голова опущена на грудь - казалось, человек спал. Когда фигура приблизилась, заполнив экран, стало видно, что человек одет в военную форму офицера.

- Военный прокурор, - сказал голос, рассуждавший об ошибках дикторов.

- В чине капитана, - дополнил кто-то.

Человек, сидевший в кресле, медленно поднимал голову. Под козырьком фуражки забелела повязка, туго стягивавшая лоб: Осунувшееся, как у тяжелобольного, лицо, тоненькие усики, острый с горбинкой нос, черные брови над глубоко запавшими глазами.

- Браун! - пронеслись изумленные голоса. Фромм дернулся, хотел встать, но снова опустился в кресло, втянув голову в плечи. Наступила напряженная тишина.

- Да, я капитан Браун, - с трудом двигая губами, тихо, но внятно произнес человек на экране. - Браун, убитый два дня назад...

Люди в зале окаменели. И было от чего. Капитан Браун, который, как всем известно, был убит и похоронен, - этот Браун сидел перед ними и говорил.

Даже Фромм, бесстрашный герой в воздухе и на земле, прославленный военными историками и писателями, был в необыкновенной растерянности, он сидел, бледный, и дрожал, как новобранец перед первым боем.

Епископ и Рабелиус, вероятно, поразились бы меньше, если бы сам папа сказал, что он чтит только дьявола.

Как ни странно, среди сидевших в зале только женщины не растерялись. В жуткой тишине мрачного зала раздался первый тонкий голосок:

- Выходит, он жив! Зачем же панихида?..

Среди молчаливой растерянности прозвучал еще один мужественный голосок:

- Он сильно изменился... Боже мой, как, вероятно, тяжело Юв Мэй.

- Это провокация! - крикнул Гарвин. - Выключить!..

Но старый седенький генерал, считавшийся в штабе человеком недалеким, потому что иногда возражал самому Фромму, остановил полковника рассудительным доводом:

- Мы должны слышать, пусть это и провокация...

Фромм сделал рукой слабый жест, адъютант выбежал из зала.

Браун рассказывал. Губы его едва шевелились: на сидящих перед телевизором был устремлен взгляд его немигающих глаз, полный боли, горечи и осуждения.

- Я расскажу, как это произошло. Я остановил машину у цветочного магазина "Лотос"...

Убийство возле цветочного магазина было известно со всеми подробностями из газет.

- Провокация, подделка! - возмущался Гарвин.

Фромм сидел неподвижно. К нему подошел адъютант и, наклонившись, сообщил, что телефон директора телецентра не отвечает. Главный маршал резко бросил чтото в ответ, и адъютант снова выбежал из зала.

Браун рассказывал. Вероятно, он говорил очень тихо, но слова вылетали из телевизора необыкновенно мощные и тяжестью давили на сидящих в зале.