Вторая

Путь казался Фанни долгим, и она снова оказалась во власти своих переживаний. Она опасалась, как бы её собственное напряжение, беспокойство Джейн и непримиримое молчание Жана не обернулись, смешавшись воедино, до того как они достигнут убежища и закроют за собой двери, каким-нибудь взрывом… Фару зевнул, вытянул свои длинные ноги, обронил две-три ничего не значащие фразы, поздравив себя с тем, что окутанная дымкой луна, плывшая меж облаков, предвещает хорошую погоду. Не признающий других, более тонких, примет, он всё же произнёс шёпотом какие-то человеческие заклинания, дабы оградить себя от всего того, что могло бы вдруг представлять собой какую-нибудь угрозу его патриархально-безмятежному аморализму.

– Это так странно, им никогда не удается в отчётах о сборах напечатать цифры точно напротив названий. Взгляните, Фанни. Из-за того, что машинистка сместила колонку, получилось, что мы заработали позавчера вечером две тысячи четыреста сорок, а «Матюрен» – двадцать две тысячи.

Джейн протянула Фанни листок с суммами выручки.

– У вас, Джейн, есть листки первой недели? Подайте мне их. Двадцать… Шестнадцать, семнадцать тысяч четыреста, восемнадцать тысяч четыреста, двадцать тысяч триста двадцать… – вполголоса прочла Фанни. – Здорово, правда?

Джейн кивнула.

– Здорово? Ещё бы! Фортуна, Фанни! К тому же приближаются праздники…

– Праздники?

– Ну да, Рождество! Три утренних представления, два вечерних… И возобновление постановки «Дома» в театре «Антуан»… И турне «Винограда» по провинции… Этот Фару! С ним стало прямо невозможно разговаривать, – довольно язвительно сказала Джейн.

– Тогда это… это действительно успех? – продолжала настаивать Фанни. – Теперь в этом можно уже не сомневаться?

– Что за вопрос? Почему вы хотите..?

Тут Джейн увидела, что Фанни, склонившая голову над листками, уже не читает их. Она отметила также, что Фанни одета в совершенно новое тёмно-синее платье, делавшее её стройнее, и выглядит так, словно готовится к тайному визиту или к отъезду, и что бумаги в её руках дрожат.

– Тогда… – вздохнула Фанни, – тогда… приступим.

Она подняла на Джейн растерянный и почти умоляющий взгляд. На её губах оставалась незакрашенной маленькая полоска в уголке рта странного бледно-сиреневого цвета, а из-за низкого декабрьского солнца, светившего сквозь ветви деревьев Марсова поля, глаза её часто-часто моргали.

То же солнце высветлило до нежно-зелёного, как у незрелой кукурузы, цвета волосы Джейн, которая быстрым движением уклонилась от луча.

– Приступим… – грустным голосом повторила Фанни. – Так вот. Моя бедная Джейн…

Сильно забившееся сердце и кровь, застучавшая в висках, внесли беспорядок в её мысли.

«Что это я сказала… моя бедная Джейн… Надо было совсем не так…»

Но она имела дело с соперницей, которая не желала согласиться на подчинённое положение и позволила ей произнести ещё лишь несколько слов:

– Так вот… Джейн… Я узнала, что вы… что Фару…

– Постойте! – перебила Джейн. – Постойте! Одну секунду…

Она серьёзно собралась с силами. Обычно невидимые розовые румяна на её внезапно побледневших щеках тут вдруг проявились, обнаружив свой овальный вытянутый контур.

– И что мы будем делать?

Это «мы» заставило Фанни покраснеть.

– Как – что мы будем делать?

– Да… Это Фару или это мы будем решать? Если вы позволите, я сяду. Стоя я себя не очень хорошо чувствую.

Сев, Джейн оказалась вынужденной поднять к Фанни лицо, которое поначалу казалось спокойным, оттенённым только обычным простодушием. Чтобы было удобнее бороться, она, казалось, сохранила лишь самую основную из своих черт, уже отмеченных приближением третьего десятка: изменчивую форму рта под немного длинноватым носом, очень красивые глаза ревнивицы. Она продолжила:

– Вы уже говорили с Фару?

– Нет. Иначе вы бы узнали об этом.

– Не обязательно… Я благодарю вас за то, что вы заговорили со мной об этом первой.

– Первой? Вы тоже собирались говорить со мной об этом?

Джейн решительным жестом отвергла эту мысль.

– Нет… О! Боже правый, нет… Что вы стали говорить об этом сначала со мной. Итак… что мы решим?

Такая невозмутимость, даже наигранная, застала Фанни врасплох. Она знала за собой способность к импровизации, но только под воздействием какого-то порыва. Не придумав ничего, она улыбнулась.

– Что мы решим?.. Решение здесь, мне кажется, само напрашивается, – сказала она.

– Да, я понимаю. Но только это исключительно ваше решение, Фанни, единоличное ваше решение…

Её полные мольбы серые глаза предупреждали Фанни, что она должна прислушиваться не к заносчивой тональности произнесённых слов, а к той подспудной, необъяснимой мысли, которая их подсказала. Однако побелевшие ноздри Фанни затрепетали, и она вся засветилась, готовая взорваться.

– Только не горячитесь, Фанни… Боже, как нам надо быть осторожными в словах… Вы не будете сообщать Фару… про нашу дискуссию? Он не узнает о нашей сегодняшней беседе?

– Как? Конечно, узнает! О чём вы говорите? Это невозможно!

– Вы всё обдумали, Фанни?

– Обдумала, естественно.