Второе дыхание

Колька — тот сидел сгорбившись, с каменным побелевшим лицом, и не сводил с зарешеченного окна приемной глаз, зажав худые руки в коленях.

За дверью вновь послышались голоса, громкий и жесткий — капитана, спокойный, сдержанный — следователя. Владик что-то там отвечал, но так тихо, что разобрать было невозможно.

Допросили его на удивление быстро, через какие-нибудь пять или семь минут он уже выходил, улыбаясь, со следами пережитого волнения на лице, но все так же стараясь держать высоко свою голову.

Юлия Ильинична кинулась к нему, взяла за руки, отвела в сторонку, и они принялись перешептываться,

А из-за двери уже гремело:

— Следующий!

Софья тронула руку окаменевшего Кольки:

— Ступай, сынок.

Нескладный, чуточку косолапый, Колька запнулся, входя, и едва не упал. Дверь за ним тотчас же захлопнулась, и оттуда долго не было слышно ни звука. Потом ручейком зажурчал голос следователя, спокойный и ровный. Послышались ответы Кольки, сбивчивые, неуверенные. Вмешался еще один голос, властный и жесткий. Голос Кольки набух слезами, стал напряженным, и теперь можно было отчетливо разобрать, о чем там, за дверью, шел разговор.

— ...Значит, не крал, говоришь. А кто же тогда украл?.. Ага, не знаешь! Та-а-к... Ну, а дыру в заборе тоже не ты проделал?

Петр Петрович напрягся: что-то скажет племянник? Но Колька не отвечал. Софья нервно комкала в пальцах свой носовой платок.

За дверью прошелестел Колькин шепот.

— Громче говори, не бойся! — послышался голос капитана. — Когда в чужой огород лазил, не боялся ведь?

— Я проделал, — выдохнул Колька.

— А зачем она тебе, та дыра? — послышался голос следователя.

И опять тишина. Напряженная, долгая.

— Как тут душно! — Софья обернулась к дежурному. — Нельзя ли окно открыть?

Сержант покосился на нее:

— Не открывается.

— Ну, тогда дверь хотя бы...

Василий Гаврилович поднялся, открыл входную дверь.

Из коридора потянуло сырыми, только что вымытыми полами.

— Что, молчать будем? — снова послышался голос капитана. — Зачем дыра, тебя спрашивают!

— По ягоды лазил, — ответил после молчания Колька.

— Что у вас, своих ягод нет? — поинтересовался следователь.

— Нет.

— А вчера к нам женщина приходила, твоя мать, кажется... Так она говорила, что у вас у самих ягод много.

— Это не мать приходила.

— Ну не все ли равно! Главное, что у вас у самих есть ягоды.

— Таких нету.

— Каких «таких»?

— А дикого тополя.

— Что это еще за дикий тополь?

Но Колька вдруг опять замолчал.

— Да врет он все, зубы нам заговаривает! — взорвался вдруг капитан. — Ты вот что, пацан... ты эти свои штучки брось! Ты сразу нам говори: где спрятал деньги?!

— Не брал я их, — отвечал могильным голосом Колька.

— А кто же тогда их взял? Ну кто?!

— Откуда я знаю!

— Та-ак...

И снова за дверью стылая тишина.

— Господи! — судорожно вздохнула Софья, поднялась и приникла ухом к двери, прислушиваясь.

Дежурный взглянул на нее, но ничего не сказал.

— Нет, вы только поглядите на него! — нарушил тишину голос капитана. — Такой сопляк — и еще изворачивается! — произнес он удивленно. И назидательным голосом продолжал: — Ты у кого украл? У своих же родных, вот у кого! Ты эти денежки прикарманил, думаешь сам поживиться, велосипед себе завести, а родным твоим вот уже месяц как кушать нечего!..

— И н-ничего я не прятал! — ответил рвущимся голосом Колька.

— Ага, не прятал, — как бы согласился капитан. — Значит, все-таки не хочешь по-хорошему? Хочешь, чтобы мы к вам с обыском пришли?! И придем, ты не думай! Понял? И найдем эти деньги! Найдем за милую душу, если будешь упорствовать! Только тогда уж на нас не пеняй, судить-тебя будем, понял? Судить, как преступника!.. Ты лучше сам эти деньги верни. И вот тебе срок: чтобы завтра же утром они вот на этом столе лежали!

— Да не брал я их! — вдруг захлебнулся, затрясся в рыданиях Колька. И принялся с отчаянием выкрикивать: — Не брал!.. Не брал!.. Не брал!..

Софья обернулась, беспомощно взглянула на брата. «Ну можно ли так с ребенком?!» — говорили ее налитые страданием глаза.

Петр Петрович отвел свой взгляд в сторону.

Василий Гаврилович сидел с плотно сомкнутыми губами. На лице его стыло ждущее, напряженное выражение, словно идти на допрос была сейчас его очередь.

Но вот дверь распахнулась снова, и в створе ее показался взъерошенный капитан.

— Следующий! — снова выкрикнул он, напрягая голос.

Следующей оказалась старушка. За нею скопилось еще несколько посетителей. Старушка прошла. А из-за спины капитана вышел заикающийся Колька. Плакать больше он был не в силах, а только нервно икал, сотрясаясь всем своим худеньким телом от пережитого волнения.

Софья, обхватив руками голову сына, прижала к себе, скомканным носовым платком принялась вытирать ему грязные от слез щеки.

Вышли на улицу. Всем было тягостно, нехорошо. Одна только Юлия Ильинична продолжала о чем-то беседовать с Владиком. Петр Петрович, отозвав ее в сторону, спросил, о чем был разговор у следователя с сыном.