Второе кольцо силы

— Теперь у нас есть время, — сказала она. Ветер переменился. Ты заметил это?

Я заметил. Она сказала, что новое направление ветра было ее благоприятным направлением, и теперь ветер превратился в ее помощника.

— Что ты знаешь о ветре, донья Соледад? — спросил я, спокойно усевшись в ногах ее постели.

— Только то, чему учил меня Нагуаль, — сказала она. — Каждая из нас, то есть женщин, имеет свое собственное направление, особый ветер. Мужчины не имеют. Я — северный ветер; когда он дует, я становлюсь другой. Нагуаль сказал, что женщина-воин может использовать свой особый ветер для всего, что пожелает. Лично я с его помощью привела в порядок свое тело и переделала его. Смори на меня. Я — северный ветер. Почувствуй меня, когда я вхожу сквозь окно.

Сильный ветер дул через окно, которое стратегически было обращено к северу.

— Как ты думаешь, почему у мужчин нет ветра?

Она на мгновение задумалась, а затем ответила, что Нагуаль никогда не упоминал, почему.

— Ты хотел знать, кто сделал этот пол, — сказала она, укутывая одеялом плечи. — Я сделала его сама. Я потратила четыре года, чтобы выложить его. Теперь этот пол подобен мне самой.

Когда она говорила, я заметил, что сходящиеся линии на полу были сориентированы так, что начинались с севера. Однако комната не была расположена в полном соответствии со сторонами света, поэтому ее постель находилась под некоторым углом к стенам, как и линии, образованные глиняными плитками.

— Почему ты сделала пол красным, донья Соледад?

— Это мой цвет. Я красная, подобно красной почве. Я нашла красную глину в горах поблизости отсюда. Нагуаль сказал мне, где искать, и он же помогал мне носить ее, а с ним и все остальные. Они все мне помогали.

— Как ты обжигала глину?

— Нагуаль заставил меня вырыть яму. Мы заполнили ее топливом, а потом положили штабелем глиняные плитки, переложив их плоскими кусочками камня. Я закрыла яму крышей из почвы и проволоки и подожгла дрова. Они горели несколько дней.

— Как ты уберегла плитки от искривления?

— Это не я. Это сделал ветер, северный ветер, который дул все время, пока горел огонь. Нагуаль показал мне, как вырыть яму, чтобы она была обращена к северу и северному ветру, и заставил меня оставить четыре дыры для северного ветра, чтобы он дул в яму. Потом он велел мне проделать одну дыру в центре крышки, чтобы мог выходить дым. Ветер заставил гореть дерево в течение нескольких дней. Когда яма остыла, я открыла ее и начала чистить и выравнивать плитки. Мне потребовалось больше года, чтобы сделать достаточно плиток для того, чтобы закончить свой пол.

— Как ты придумала узор?

— Мне дал его ветер. Когда я делала пол, Нагуаль уже научил меня не сопротивляться ветру. Он показал мне, как отдаваться своему ветру и позволять ему руководить мной. На это он потратил много времени — годы и годы. Это было очень сложно. Вначале я была слабоумной старухой. Он говорил мне это сам, и он был прав. Но я училась очень быстро. Наверное потому, что я старая, и мне больше нечего терять. В самом начале у меня были громадные трудности из-за моего постоянного страха. Одно присутствие Нагуаля заставляло меня заикаться и падать в обморок. Так же чувствовали себя с ним и остальные. Это была его судьба — наводить ужас.

Она перестала говорить и пристально взглянула на меня.

— Нагуаль — не человек, — сказала она.

— Почему ты так говоришь?

— Нагуаль — дьявол, кто знает с каких пор.

От ее слов меня бросило в дрожь. Я ощутил, как заколотилось сердце. Она, безусловно, не могла бы найти лучшего слушателя. Я был бесконечно заинтригован и попросил объяснений.

— Его касание изменяло людей, — проговорила она. — Ты знаешь это сам. Он изменил твое тело. Причем ты, как видно, даже не догадываешься об этом. Но он вошел в твое прежнее тело, он что-то вложил в него. То же самое он проделал со мной. Он оставил что-то во мне, и это нечто взяло вверх. Такое может только дьявол. Теперь я — северный ветер и не боюсь никого и ничего. А до того, как он изменил меня, я была слабой, безобразной старухой, индеанкой, падающей в обморок от одного его имени, Паблито, конечно, не мог помочь мне, так как он сам боялся Нагуаля больше самой смерти.