Второе кольцо силы

Я не знал, что сказать. Я чувствовал поток запоздалых осознаний. По-видимому, он был прав, когда говорил, что мое тело знало все это. Во всяком случае, его прямота в столкновении меня с моими чувствами притупила остроту моего разочарования. Я спросил себя, не играет ли сейчас Паблито в какую-то игру со мной? Я сказал ему, что с его прямотой и уверенностью он, видимо, не мог быть таким слабым, каким изобразил себя. Я сказал ему об этом.

— Моя слабость привела к тому, что у меня даже появилось томление, — сказал он шепотом. — Я томлюсь по жизни обычного человека. Можешь ли ты поверить в это?

— Ты не можешь быть серьезным, Паблито! — воскликнул я.

— Я серьезен, — ответил он. — Я тоскую по своей привилегии ходить по земле как обычный человек, без этого ужасного бремени.

Я нашел его позицию просто невозможной и снова и снова восклицал, что этого не может быть. Паблито посмотрел на меня и вздохнул. Внезапно меня охватила тревога. Он, казалось, был на грани слез. Моя тревога повлекла за собой интенсивное сочувствие. Никто из нас не мог помочь друг другу.

В этот момент на кухню вернулась Ла Горда. Паблито, казалось, мгновенно оживился. Он вскочил на ноги и затопал по полу.

— Какого дьявола тебе надо!? — завопил он визгливым нервным голосом. — Почему ты шныряешь вокруг?

Ла Горда обратилась ко мне, словно его и не существовало. Она вежливо сказала, что собирается пойти в дом к донье Соледад.

— На кой черт нам беспокоиться, куда ты идешь? — взвизгнул он. — Можешь отправляться хоть к чертовой матери.

Он затопал по полу, как капризный ребенок, тогда как Ла Горда стояла смеясь.

— Давай уйдем из этого дома, Маэстро, — громко сказал он.

Его внезапный переход от печали к гневу очаровал меня. Я целиком ушел в наблюдение за ним. Одной из его характерных черт, которые меня восхищали, была необыкновенная легкость движений. Даже когда он топал ногами, движения его были грациозны.

Внезапно он протянул руку над столом и чуть не вырвал мой блокнот. Он схватил его большим и указательным пальцами левой руки. Мне пришлось удерживать его изо всех сил обеими руками. В его тяге была огромная сила, так что если бы он действительно хотел забрать блокнот, он сделал бы это без труда. Но он отпустил его и когда он убирал руку, у меня появилось мимолетное впечатление, что она чем-то удлинена. Это случилось так быстро, что я мог объяснить это иллюзией, вызванной внезапностью толчка, произведенного огромной силой его попытки выдернуть блокнот. Но я был уже научен тому, что с этими людьми нельзя ни вести себя, ни объяснять их действия привычным для меня образом, поэтому не стал и пытаться.

— Что у тебя в руке, Паблито? — спросил я.

Он отпрянул и изумленно спрятал руку за спину с отсутствующим выражением лица, пробормотав, что хочет, чтобы мы покинули этот дом, так как здесь ему становится плохо.

Ла Горда громко рассмеялась и сказала, что Паблито такой же хороший притворщик, как Хосефина, а может даже и лучше. И если я буду настаивать, чтобы он сказал, что у него в руке, он упадет в обморок и Нестору придется выхаживать его несколько месяцев.

Паблито начал задыхаться. Его лицо побагровело. Ла Горда равнодушно велела ему прекратить представление, потому что у него нет аудитории. Она уходит, а у меня не хватит терпения. Затем она обернулась ко мне и властно сказала, чтобы я оставался здесь и не ходил к Хенарос.

— Почему, к дьяволу, нет? — завопил Паблито и подскочил к ней, словно пытаясь помешать ей уйти. — Какое нахальство! Говорить Маэстро, что он должен делать!

— У нас была стычка с союзниками в твоем доме прошлой ночью, — сказала Ла Горда Паблито как само собой разумеющееся. — Нагуаль и я еще не пришли в себя после этого. Я бы на твоем месте, Паблито, уделила внимание работе. Ситуация изменилась. Все изменилось после его приезда.

Ла Горда вышла через переднюю дверь. Я начал понимать, что она действительно выглядит очень усталой. То ли ее туфли были ей чересчур тесны, то ли она была настолько слаба, что едва волочила ноги. Она казалась маленькой и хрупкой.

Я подумал, что, должно быть и сам выгляжу усталым. Так как в доме не было зеркал, мне захотелось выйти наружу и посмотреть на себя в боковое зеркальце моей машины. Я, наверное, так бы и сделал, но Паблито помешал мне. Очень искренне он попросил меня не верить ни слову из того, что она сказала о нем как о притворщике. Я предложил ему не беспокоиться об этом.

— Ты страшно не любишь Ла Горду, правда? — спросил я.