Второе посещение острова

Пропустив, наконец, длинную колонну с грохотом выезжавших со стройки метро самосвалов, доверху нагруженных грунтом, мы тронулись дальше, и вскоре свернули в парковую зону, попали в мир зелени, цветов, пальм, белых вилл. И тишины.

Прокатив по аллее цветущих олеандров, подъехали вслед за обогнавшей нас второй автомашиной к неузнаваемо изменившейся вилле Константиноса.

Сотрудники фирмы уже здоровались с встречающей гостей хозяйкой. Пенелопы среди них не было.

В порту

Возле яхт и мимо джаза,возле труб, лебёдок, чаек,возле арии Карузо,возле трапа сухогруза

набережная качает.Мимо солнца, мимо тени,а верней, из солнца в тень,как качели, как смятенье,молодости возвращенье.Остальное – дребедень.Мимо лени всех кофеен,где на солнце старикив белых креслицах стареют,

а напротив флаги реют,пароходные дымки.Мимо запахов канатов,мокрых якорных цепей.Я их помню, знал когда‑то…Бело–синий флаг Элладыне уходит из очей.Крабы, ракушки, макрели

брошены в садках на мель.Я прошлялся день без цели.Есть ли в жизни лучше цель?

Глава третья

«Я могла бы всё это тоже иметь, – думала Люся, быстрыми, мелкими шажками обходя обширную гостиную с бокалом коктейля в руках. – Сволочь! Испортил мне жизнь! И кресла такие же хочу – из лакированного бамбука с мягкими золотистыми сиденьями и спинками. И стенку с японскими перламутровыми инкрустациями, а эти абстрактные картины в рамах – дерьмо, я бы нарисовала лучше! Может быть, Константинос сделает мне заказ, что ему стоит… Симпатичный. Повезло же его бабе!»

Я слышал её мысли, хоть и разговаривал с другим человеком –Сашей Папандопулосом. Лишь краем глаза видел мечущуюся среди гостей и мебели одетую в фиолетовый сарафан с узкими бретельками складную фигурку Люси.

Хотя я давно знал об этом своём свойстве, которое всегда открывается неожиданно, несколько раз помотал головой, тем более, что сидел на диване, беседовал с Сашей, тем временем как Гришка, взбодрившийся в прохладе дома, тяжело прыгал у меня на коленях, пытался ухватить то за нос, то за ухо.

— Я был в Москве. Несколько раз. И, откровенно говоря, решил вам не звонить. После того, как получил вашу книгу об острове… – Саша Попандопулос язвительно улыбнулся, явно втравливая меня в спор.

Особенно неприятный своей неожиданностью. Этот грек, который родился и вырос в Москве, прекрасно говорил по–русски, был единственным человеком, по просьбе Константиноса названивавшим ко мне из Афин на остров, чтобы узнать, как я там зимую, о моих нуждах. Прислал настольный итальянский обогреватель с вентилятором. И вот теперь, встретив его здесь, я вдруг наткнулся на такую перемену.

— Саша, вы ждёте, чтобы я спросил, почему не понравилась моя книга? Что ж, спрашиваю, — чтобы хоть как‑то скрыть замешательство, я стал высвобождать своё ухо из Гришкиной ручонки, одновременно увидев, что, разрезая кружащуюся толпу гостей, попивающих коктейли, к нам направляется Константинос.

Саша на миг задумался, и я услышал его мысль: «Сука, ты обосрал мою жизнь», но вслух он поправился:

— Оскорбили всех эмигрантов, – сказал он, сопя, словно раздувая в себе обиду.

— Саша, видит Бог, в моей книге о вас ни слова нет, и потом, я примерял там на себя судьбу эмигранта при, казалось бы, наилучшем варианте богатства, любви и прочих благ, вовсе не собирался никого «обосрать».

Застигнутый врасплох, он озадаченно смотрел на то, как Константинос манит меня с дивана, жестом призывает Люсю, чтобы я смог сдать ей ребёнка с рук на руки.

«Может быть обиделся, что не нашёл в книге ни слова о себе, – подумал я. – Но ведь это же роман, а не отчёт». И всё же мне стало стыдно перед добрым Сашей. Нужно было о нём хотя бы упомянуть.

Но ещё стыдней было пройти вместе с Константиносом мимо его жены, которая показывала в это время нескольким женщинам рисунки своей дочери–подростка, смущённо стоящей рядом.

Хотя обе они приветливо мне улыбнулись, явно приглашая принять участие в обсуждении этих рисунков, я не посмел приблизиться, взглянуть в глаза. Словно это я собирался жениться на другой женщине, разрушать семью.

Константинос подвёл меня к узкой винтовой лестнице, круто уводящей прямо из гостиной наверх, на второй этаж. Только теперь, поднимаясь за ним, я понял, отчего вилла показалась незнакомой – он её надстроил на целый этаж.

Он показал мне две спальни для гостей, одну ванную комнату, другую, ещё одну маленькую гостиную, потом завёл в большую комнату, где его пятнадцатилетний сын–гимназист делал уроки за письменным столом.