Второе пришествие

— Трудно сказать… Сейчас по летосчислению той планеты ему тридцать с лишним лет. Для нашего опыта вполне достаточно… Но вернется ли? Луч связи все время меняет амплитуду, продолжает нащупывать.

— Постойте! — встревоженно воскликнул кто-то. — Если вышел из-под контроля, то полностью высвободилась способность Дайра воздействовать на пространственно-временную метрику! И вообще на окружающий мир! А не натворит ли он там бед?

— Исключено полностью… Только на благо другим сапиенсам… Дайр унес не только наше могущество, но и ограничение…

— Постойте! — Иисус услышал все тот же встревоженный голос. — Выход из-под контроля может сопровождаться отклонениями, даже расстройствами психики.

— К сожалению… — молодой ученый с четким профилем, сидевший вблизи Иисуса, нахмурился. — К сожалению, так оно и случилось. Наш разведчик ведет себя сейчас несколько странно, не как рядовой абориген той планеты.

— То есть? — добродушно улыбнулся старший, догадываясь, видимо, какой будет ответ.

И молодой ученый, перед которым Иисус чувствовал сейчас в чем-то виноватым, смущенно заговорил:

— Видите ли… По условиям опыта зонд воплотился в рядового, среднестатистического сапиенса… Со всеми достоинствами и недостатками. Наш сапиенс-разведчик неглуп и добр, но заносчив и тщеславен невероятно… Повторяю: луч связи нарушен, и мы не можем корректировать поведение, удерживать от эксцессов.

— Ближе к делу, — старший снова улыбнулся. — Говорите. Тут вашей вины нет.

— Видите ли… Унаследованная от нас способность воздействовать на мир, управлять временем и пространством… А также тайна происхождения… Все это, видимо, натолкнуло сапиенса на мысль, что он вовсе не рядовой, не такой, как все, что он всемогущий творец сущего.

— То есть Бог! — рассмеялся старший. — Так я и знал. Разумные обитатели планеты, вероятно, еще не все вышли из стадии религиозного сознания.

“Голгофа, мое распятие…” — голова Иисуса полнилась гулом, мысли путались.

— К тому же, — подсказал кто-то из сидящих в лаборатории, — аборигены планеты обладают не очень устойчивой психикой. Они слишком эмоциональны.

— Да, эмоциональность тоже сыграла роль, — согласился молодой ученый. — Наш зонд, этот клубок высокоорганизованной, но мертвой структуры воплотился в живой организм. Совершил как бы прыжок из небытия. Получив неожиданный дар — жизнь, не имеющую корней в органической истории планеты, наш сапиенс от радости бытия ошалел…

Словечко “ошалел” подействовало на Иисуса как удар. Верно, отметил он, грубовато, но верно…

Иисус чувствовал, что сознание его, оглушенное увиденным и услышанным, начинает погружаться в какую-то мглу. Призрачное пребывание Иисуса в том, “потустороннем” мире будто таяло, его тень на экране рассасывалась…

В это время старший случайно взглянул на экран, и седые брови его подскочили вверх.

— Я вижу на экране позитронную вибрацию. Уж не нащупал ли универсал, — старший добродушно усмехнулся. — Не отыскал ли он нашего ускользнувшего из-под контроля Бога?

Молодой ученый живо повернулся лицом к экрану и воскликнул:

— Так это же сеанс связи! Связь!.. Пока зыбкая. Он слышит и видит нас… Он понимает!

На этом все оборвалось. Черная завеса упала, скрыв “потусторонний” мир. Иисус потерял сознание.

Очнулся глубокой ночью. Страшно оставаться в непроницаемой тьме, напоминающей черное небытие, из которого он якобы возник. Иисус разжег костер и просидел перед ним до рассвета.

О многом передумал Иисус за ночь. В его волосы вплелись первые серебряные нити. Нелегко было расставаться с ослепительной идеей Бога. В конце концов он расстался с ней без особого сожаления. Бог стал атеистом.

“Так вот она, Голгофа, рационалистическое распятие, — с каким-то мстительным наслаждением думал Иисус. — Так мне и надо. Зарвавшийся мальчишка, ошалевший от радости земного бытия и всемогущества”.

Дальше его ждали еще более горькие муки — своего рода нравственная Голгофа. Сейчас, когда Иисус все знал и когда восстановился луч связи, он способен вернуться. Стоило лишь мысленно пожелать. Но нет, просто так уйти в свою “божественную трансценденцию” Иисус уже не мог. Это походило бы на трусливое бегство нашкодившего школьника. Он, инопланетный пришелец, вжился в земного человека, стал сыном Земли. Он любил Землю как свою родину и сейчас чувствовал тяжкую ношу моральной ответственности перед человечеством за все, что он натворил. “Заварил кашу”, — с едкой горечью вспомнил Иисус слова Саврасова. Метко сказано. Всю эту нелепую историю со вторым пришествием надо как-то достойно и вразумительно завершить.

Но как? Лучше всего вновь явиться народу, сбросив шутовское обличие Бога. Явиться, так сказать, с повинной. Пророчество Саврасова, быть может чисто случайное, сбывалось. Но прийти надо сначала к одному человеку.

Тяжко, невыносимо стыдно было это сделать. Весь день Иисус боролся с собой. Он то сидел у костра, пошевеливая угли, то стоял у шумящего горного потока. Покоя нигде не находил.

Уход на рассвете