Второе пришествие апокрифов. Проповедь о «порче» вместо проповеди о Христе.

Так что приходится заметить, что увлеченность современных приходских пересудов и апокрифических изданий темой “порчи” есть серьезное нарушение норм христианской жизни и веры. Это забвение Бога, который спасает не только от “порчи”, но и от малодушия (Избавь “мя от малодушия и от бури" Пс. 54, 9, церковно-славянский перевод). Те малые упоминания о “порче”, которые были в церковной традиции, все же не дают основания говорить об этом феномене с такой частотой, убежденностью и экзальтацией, как это имеет место в книгах типа “Сказание о житии блаженной старицы Матроны” или “Богом данная”. Если во всем корпусе святоотеческих, находим лишь два, причем позднейших, кратких упоминания о “порче” (да и то в частных письмах отцов, а не в публичных проповедях) почему же сегодня целые книги посвящаются этой теме? В наследии святых отцов, за два тысячелетия составивших огромную библиотеку, лишь одна страничка посвящена этой теме. Святоотеческие тексты, призывающие не бояться колдунов и не придавать значения языческим игрищам, являются более древними, более авторитетными; наконец, они просто многочисленнее. Так почему же сегодня проповедь о “порче” разрастается подобно флюсу?

Проповедники “порчи” не осознают, что они провоцируют семейные и человеческие раздоры, внутриприходские конфликты (“всю-то благодать колдуны из нашего храма унесли!”). Они способствуют росту авторитета магии. Поверивших этим книжкам человек, прежде религиозно равнодушный, скажет: “Раз уж христиане магию признают и ее боятся, – значит, и в самом деле там что-то есть”. Не учитывают они и еще одного следствия своей проповеди. Ведь среди читателей этих брошюрок немало женщин с весьма неустойчивой психикой – и если они всерьез поверят в наведенную “порчу”, то их психическое здоровье окажется разрушенным. Как об этом писал акад. В. М. Бехтерев: “При существовании религиозного внушения о возможности “порчи”, достаточно для предрасположенной личности уже самого незначительного повода, чтобы развилась болезнь. Если такая личность случайно взяла из рук подозреваемого в колдовстве лица какую-либо вещь или поела его хлеба, выпила воды или квасу из его рук или даже просто встретилась с ним по дороге, – всего этого уже достаточно, чтобы болезнь развилась в полной степени”[122].

Но ни предостережения ученых, ни авторитет общецерковного предания ничего не значат для составителей апокрифов. Дело в том, что в апокрифических рассказах сквозит явное желание найти некую “неофициальную” духовность. Мало святынь в Москве? И не к мощам князя Даниила, не к Владимир ской иконе, не к Иверской, не к кремлевским святителям, не к преподобному Сергию в Лавру надо ехать с молитвой, а на могилку к Матроне? Троицкая братия сетует, что в последние годы заметно меньше стало приезжать паломников к преподобному в дни его памяти… Не потому ли, в частности, что люди наслушались “духовных советов” вроде Пелагииных: “Есть такие люди, которые мечтают: Загорск! Загорск! А что – Загорск! Там колдунов полно. Где святыня, там и нечистая сила слетается! Кого там просто соблазняют, а кого и портят! Вот вам и Загорск!.. Потом Полюшка еще рассказывала, что в Москве в Елоховском соборе служил такой-то священник, а ведь он колдун был! Так она его при всех обличила!”[123]

.

Здесь мы видим, как почитание неканонических святынек вполне сознательно и систематично подрывает доверие к святыням древнейшим. Чаще же это делается менее осознанно, но итог выходит таким же: в сознании многих людей, воспитанных на книжках и рассказах вроде тех, что послужили предметом для этой главы, Причастие, исповедь и крещенская церковно-освященная вода не приносят столько пользы, как самосвятски наговоренная водица.

И Причастию найдены заменители. Вот как эта суррогатная обрядность выглядит по книге Анны Ильинской: “Старец Феодосий привез чудесную воду из Иерусалима и благословлял ее пить духовным чадам. Это вода с Животворящего Креста, на котором Сам Спаситель был распят, приговоривал он, кто эту водичку пьет, в ад не годится[124]. Итак, не литургический Хлеб Жизни спасает человека, а водичка старца Феодосия. Более того не любовь Божия, не литургия, а кусочек коры мамврийского дуба оказывается хранителем Вселенной: “У Антонины Порфирьевны хранился крест из древа Мамврийского дуба с частицей Животворящего Креста… Батюшкины святыньки опора миру, гибнущему в беззакониях”[125]

. И опора эта находится только в Минеральных Водах…

Таинство Исповеди также обретает совершенно новое толкование, и – как это характерно для язычества – оно сводится к некоей магической “технологии”: “Царица Небесная учила меня: Когда идешь на исповедь, покупай свечку. Общая исповедь будет. Когда идешь на разрешение грехов к батюшке, то свечу положи. На этой свече сгорают грехи. Ты ведь не знаешь – может, свеча пойдет в алтарь. А люди свечи покупают на исповедь. Или ставят раньше. А когда подходят на разрешение грехов, то свеча уже сгорела. На чем же грехи будут сгорать? Так они и остаются[126].