Телекомментатор отвела от оратора микрофон:
– Подождите, подождите, – свободной от микрофона ладонью она произвела останавливающие движения.
– Не всё сразу. Начнем с названия общества. Однопольного, – и после небольшой паузы. – Почему не однополого?
– И вы с ними? Вы все против нас?
Председатель замахал кепкой вначале на корреспондента, затем на камеру.
– Вы это сами придумали. – Однополые. Полые. То есть пустые. Полые. А у нас не пустые браки, а однопольные. Счастливые. Вы меня не сможете понять. Представьте, какое блаженство, когда ночью с тобою рядом храпит огромное, волосатое, немытое и пахнущее чесноком существо. Ну, что?
– Вы знаете. Не удивили, – подразвела руками корреспондент. – Меня дома пока нет и еще пару часов не будет. И это мое лохматое существо может лечь спать, не заходя в ванную комнату. Чеснок на ночь он не ест, иначе не получит чего все время хочет. Но мы ушли в сторону.
Корреспондент перевела микрофон к председателю:
– Вы не назвали своего имени и тех требований, с которыми вы прибыли сюда.
– Извиняюсь, – председатель водрузил на голову кепку. – К вашим услугам, – кивнул он в направлении камеры. – Самоопыляемый Нарцисс Степанович. Наше требование одно. Немедленное разрешение однопольных браков. У меня все.
– Я извиняюсь, – подключилась корреспондент. – Согласно имеющейся информации президент Провальный подпишет указ со дня на день.
– Вот как подпишет, – Самоопыляемый перевел взгляд с корреспондента на камеру, – тогда и снимем свою палатку.
– Спасибо за интересную беседу, – корреспондент улыбнулась председателю. – Кстати, могу порекомендовать для вашего храпуна неплохой дезодорант.
– Спасибо, – улыбнулся в ответ Самоопыляемый и сконфузился.
– Этих еще не хватало, – пробурчал Чертополох, барабаня пальцами правой руки по подлокотнику кресла. – Без мыла лезут.
– Плюнь ты на них, – попыталась успокоить его жена. – Начальство разберется. Ложись пораньше спать, утро вечера мудренее. Завтра набегаешься с этими неадекватами.
Николай еще издали увидел освещенную юпитерами помойку тридцать первого дома. В этот момент перед камерой находилась тетя Фрося из первого подъезда.
– Я шла медленно, сумка тяжелая, последние две пачки соли забрала, спрашиваю: «Еще соль есть»? «Нет, нету соли». Я не отстаю, спрашиваю: «Когда ожидаете?». А парень мне: «Я из овощного отдела, не знаю». А сам глаза от меня прячет.
– С солью все понятно, – перебил ее средних лет корреспондент. – Соли не будет. Что же вы видели здесь, на помойке?
– Как соли не будет? – ахнула баба Фрося.
– Я образно. Подвел итоги вашего похода в магазин. Нам интересно, что вы видели на помойке, когда возвращались с тяжелой сумкой.
– Их и видела, – бабуля указала рукой в сторону контейнеров. – Смотрю: барахтается кто-то. Потом как прыгнул в сторону – лохматый. Мне страшно сделалось, я быстрее дальше – и тут Степанида.
Оператор перевел камеру на стоящую рядом бабушку.
– Говори, Степанида, – толкнула ее в бок баба Фрося. – Как дело дальше было. Я без очков-то плохо вижу.
– Фрося мне говорит: так мол и так. Я говорю: «А кто жертва?» В общем, решилась я. Подошла к помойке, и тут как бы хвост серый мелькнул за ограждение. Я ахнула – и назад, а Фрося: «Иди, я с тобой». Подошли. Никого. И тут я вдаль-то глянула, а там у детского сада женщина прихрамывает, шаг, другой – и за угол-то и свернула.
– Поразвелось их, – заговорила баба Фрося.
– Кого развелось? – корреспондент протянул микрофон бабе Фросе.
– Оборотней. Кого же еще, – баба Фрося погрозила пальцем в сторону репортера. Наплачетесь вы с ними. Поверьте моему слову.
И, повернув голову к Степаниде, продолжила:
– Импортное кино возьми, что не день, то оборотень или вампир. У них этой нечисти полно. Наши про эту гадость фильмы не снимают, потому как не было до сегодняшнего дня. Но, видно, появился.
– Ездят по заграницам, – поддержала ее Степанида. – Маленького прихватили, вырастили, выкормили, а он бугай, уже на людей бросается.
– Женщины, спасибо, – корреспондент учтиво раскланивался с бабушками. – Мы выслушали вашу версию случившегося. Все очень интересно, но не подскажете, кто еще мог видеть произошедшее?
– Петрович, Петрович, – закивали бабушки. – Но он уже спать лег. Сказал, что не пойдет сниматься, глупости мол все это, и закрыл дверь. А если сказал – то как обрезал. Не придет.
– Хорошо. – «Главный и адекватный свидетель – это Петрович», – подумал Николай. – Завтра с ним и поговорим.
Оператор отключил камеру, корреспондент отложил микрофон, налили кофе, но освещение не выключили.
«Была бы моя воля, дала бы им всем в морду, – пришла бесполезная мысль. – Хоть бы свет отключили. Ведут себя как дома. Кушать хочется. И попробуй выйти, визгу не оберешься, все такие нежные. Больше всего противно, какие они брезгливые, с помойки не едят. Тот, которого зовут оператором, ногой кусок колбасы оттолкнул в сторону, типа пусть крысы едят. И съедим, быстрей бы уж уехали», – беспокойно-нервные мысли не удавалось погасить в старой крысиной голове.