Второе рождение Жолта Керекеша

Опасения Беаты были далеко не беспочвенны. Среди растерзанных документов оказались новенькие водительские права Керекеша, одна половина которых превратилась в кашу, а вторая напоминала чем-то гусиное крыло, неизвестно почему ощипанное не до конца.

*

Жолт не хотел оглядываться на школу, но на углу все-таки обернулся и рассек кулаком воздух. Четырехэтажное здание, обвитое плющом, глазело на него всеми своими окнами со спокойным, даже довольным видом.

Утверждать, что Жолт ненавидел школу, в общем, конечно, трудно. Но в этот день он вышел из нее с чувством недобрым. В ее белых стенах, среди узких скамей, где вся жизнь наперед распланирована такой скучищей, как расписание, Жолт считал, что массу времени тратит зря.

Появись у него желание объяснить связь явлений и своих ощущений, он сказал бы, возможно, так: жизнь в школе слишком размеренна и омрачена множеством церемоний. И главная из них – церемония ответа.

Сегодняшние неприятные воспоминания он охотно оставил бы за школьной оградой, но они упорно сопровождали его большую часть пути. Снова и снова в ушах Жолта звучал его собственный неуверенный голос, когда сбивчиво и с запинками он отвечал у доски, вызывая суровое изумление и досаду учительницы. «Тройка», – сказала она наконец, причем таким тоном, словно тройка была каким-то непоправимым несчастьем. И в самом деле, отец заводился от тройки несравненно сильнее, чем от всякой другой отметки. Жолт знал: неся домой тройку, он должен приготовиться к куда более внушительным и пространным упрекам, чем если бы получил кол. «Лучше бы кол», – сердито бормотал Жолт, поглядывая на школу, заросшую плющом, словно зеленой бородой. Школа… как гигантская кассета с магнитофонной лентой… Господи, сколько она хранит дурацких, косноязычных ответов! Жолта всегда бросало в жар, когда ему приходилось высказывать свое мнение о вещах, о которых он вообще не имел никакого мнения, В ушах Жолта все звучал и звучал его «ответ» из Йокаи – это был какой-то унизительный лепет. Из него явствовало, что Мор Йокаи здорово у кого-то сдувал, когда писал свои романтические истории. Учительница – Жолт прекрасно это почувствовал – от такого комментария рассердилась, а он-то старался ей угодить. Для чего? Объяснить это Жолт не мог. Ни одного романа Йокаи до конца он не дочитал, и его невежество могло оставаться тайной всего лишь мгновения. В результате – тройка. Оценка даже слишком хорошая! Но

кол гораздо определеннее. Кол вполне ясен и не внушает отцу розовых иллюзий, что еще одно, дескать, небольшое усилие, и никто не сможет оспорить гениальность его сына. Как можно реагировать на кол?

Либо сплюнуть от отвращения, либо отделаться сакраментальной фразой: «Убирайся! Видеть тебя не желаю!» Ну и пусть! А кто желает, чтоб его видели в связи с таким «торжеством», как получение кола? Жолт уже сожалел, что вообще стал отвечать. Надо было молчать, и все. Молчание, правда, не есть признак сообразительности, но выглядит, по крайней мере, глубокомысленным – это он испытал на собственном опыте. «Старики» прилежно ломают голову, стараясь докопаться, почему ты молчишь: то ли обижен, то ли болен. Ты, конечно, отрицаешь и то и другое, и бедлам готов. «Старики» растеряны, а тебе хоть бы хны: иди себе на все четыре стороны, возьми, если хочешь шершня, пристрой под микроскоп, и перед тобой начнет прокручиваться изумительный кинофильм.

Вот тут-то и может возникнуть сомнение: не прав ли в действительности доктор Керекеш? Не прав ли он в том, что умственное развитие Жолта не соответствует его возрасту? Ведь Жолт, по мнению доктора Керекеша, упорно путает ценности жизни: для него изучение шмеля гораздо важнее покоя семьи, важнее собственного будущего; в конце концов, считал доктор, куча двоек, которую сын так бездумно нагромоздил, закроет перед ним двери гимназии; иными словами, этот довольно толковый мальчик разобьет себе нос у первого же препятствия. И так далее, и тому подобное, и прочая чепуха, – так продолжил бы ход мыслей своего отца Жолт, если бы вообще следил за ходом этих мыслей. Ибо жесточайшая правда заключалась в том, что Жолт никогда, ни на одно мгновение не задумывался о своем будущем. Шмель – вот он, здесь, близкий, доступный, его так интересно разглядывать. А будущее – где оно? Руками его не потрогаешь. Его нет, его просто придумали. Да мало ли что придет в голову отцу! А глаза шершня мрачно пульсируют. Скорее, скорее под микроскоп!

Но сочувствуя тревоге отца, нельзя, однако, категорически осуждать и Жолта, посчитав его грубым, с примитивным мышлением существом.