Второе рождение Жолта Керекеша

«Я совсем забыл про вермут. Его я выпил два чайных стакана. Он был сладкий, и пить его после водки было приятно. На улице, на мостовой, я заснул, и мне снилось, что мама старается отнять у меня стакан, который я подношу к губам, и несколько капель вина выплескивается мне на свитер. А где свитер? Спал я у бровки тротуара, но спал не совсем, было больно глазам, в них как будто насыпали песку. Что будет, если кто-нибудь вдруг увидит напившегося мальчишку, лежащего на краю тротуара? Его тут же с рук на руки передадут милиции. «Жми, Фради! – скажу я тогда. – У меня все в порядке, и, пожалуйста, оставьте меня в покое». Может быть, так и было? Не было или было? Я же вовсе не спал, меня тошнило, но я сдержался, и голова у меня качалась, как у того пьяного типа. Все-таки я вернулся домой и, возможно, на глаза никому не попался, потому что мне тоже никто не попался. Фонари были далеко-далеко, точно звезды… По дороге мне снилась мама. Было это, кажется, так. Я присел на минутку на камень, он был ледяной, а мама спросила: «Почему тебе плохо с папой?» Спросила она с любопытством, потому что чего-то ждала. «Вообще-то мне с ним неплохо, но он меня пилит и пилит, накачивает мозги, а я не могу быть таким, как он. У него все время распределено по минутам и в клинике кабинет для осмотра больных. В детстве он был сверхотличник. Ах, мамочка, желудок у меня ходуном так и ходит! Как добраться до ванной, когда все разрывается – и горло и голова? Ты не взяла у меня стакан, и теперь я умру, околею, как кошка, которую подстрелили; у нее остекленели глаза, но она еще долго дергалась… Скоро я стану трупом. Мамочка! Мама!»

Жолту казалось, что он кричит, на самом же деле из горла его вырывался лишь слабый скулящий звук. Он нагнулся над унитазом, его рвало, из глаз текли слезы, но всего ужасней был страх, что на лбу лопнут жилы, и он представлял себя лежащим уже на полу, без малейшей надежды на помощь, потому что папа в клинике, Тибор спит, а Магда вернется не раньше полудня и найдет его труп… с остекленевшими глазами.

Он почувствовал некоторое облегчение и уставился в зеркало. «Кто это? Я. Совсем как из кареты «скорой помощи». Спотыкаясь, он побрел к тахте. От подушки шел сладковатый запах, и желудок его снова дернулся, но один только раз. Это был запах мамы, он струился из подушки и просочился в его жилы; и вот мягкие белые руки обнимают Жолта за плечи, его покачивает от легкого головокружения, вместе с мамой он то взлетает ввысь, то падает вниз на огромных, как корабль, качелях, и в ушах его свистит ветер, напоенный запахом меда. Он прижимается лицом к теплому маминому плечу, сверху синеют ее глаза, и словно рассыпают по ее лицу серебристо-синие слюдяные чешуйки, под подбородком ее пульсирует жилка, и ее пульс сливается со слабым пульсом Жолта.

«Мамочка, милая, я хочу остаться с тобой навсегда!»

«За четыре года, мой мальчик, ты все-таки немного исправился».

«Каким мне быть, скажи, мамочка!»

«Однажды… ты жестоко избил своего друга, Жолти!»

«Ведь один только раз, мамочка».

«Тебя память подводит, мой мальчик».

«Я ничего для тебя не значу, мамочка?»

«Я люблю тебя больше всего на свете, мой мальчик!»

«Не плачь! Я прочитал светящиеся неоновые буквы. А ведь был почти без сознания. Там было написано: Intrazmas. Я прочитал, хотя было ужасно далеко. Тебе не понятно, мамочка?»

«Ты умница, Жолти. Но все же…»

«Все же ты сбыла меня с рук. А я прочитал неоновые буквы…»

«Нужна была папина сила. А я слабая женщина. У меня совсем слабые нервы…»

*

Жолт очнулся, услыхав свой собственный голос. «Какая-то чепуха! – подумал он. – И зачем я скулю, жалуюсь маме, выплескиваю всю эту ерунду? Но, слава богу, я пока еще жив. И мама ничего не узнает, потому что я здесь, а она на улице Яс. Мне нужно ее навестить, она уже дважды звонила».

Жолт вскочил. Ноги держали его сносно. «Пятьсот граммов свинца во мне еще, конечно, сидят, но теперь копыта я уже не откину».

Он принял душ, и двигаться стало немного легче. Заурчало в желудке, – значит, он цел-невредим. Жолт нашел в холодильнике бутылку югурта и помчался с ней в кухню.

Тибор едва успел отдернуть от губ бутылку с палинкой.

– А-а, вот чем ты занимаешься, Тиборенко! – напустился на него Жолт.

– Чем? Вот именно, что ничем, – смутившись, сказал дядя Тибор.

– Ты наливаешься мерзостным пойлом, имя которому алкоголь.

– Я отхлебнул один глоточек. А ты лучше заботься о своих делах.

– Палинка разрушает желудок и печень. А еще, дядечка, если ты будешь много пить, то попросту превратишься в дурня.

– А ты не делай замечаний взрослым.

– А почему? – с полным ртом полюбопытствовал Жолт. – Нельзя?

У Тибора вдруг подпрыгнули брови. Он заметил, как мальчик поглощает югурт.

– В полдень он пьет югурт! – сказал старик с возмущением.

– Когда же, по-твоему, его пьют?

– Вечером.

– В этом вопросе я с тобой не согласен.

– Щенок ты нахальный! – вскричал дядя Тибор, но гнев его в тот же миг остыл. Он взглянул на часы и неловко потоптался на месте. – Послушай, Жолти, разве сегодня праздник?

– Конечно. Великий праздник.