Второго Рима день последний

– Не дёргай меня за бороду, господин, ведь мне больно,– защищался Мануэль с упрёком. – Я делал, что мог и рисковал жизнью ради этой сумасшедшей женщины только из-за верности тебе и не ждал никакого вознаграждения. Но она меня не желала слушать, а когда я узнал её мотивы, то мне ничего не оставалось кроме как остаться с ней и ждать рассвета.

Он с упрёком смотрел на меня, огорчённо тёр колени и, всхлипывая, продолжал:

– Значит, такова твоя благодарность: пинаешь меня и терзаешь, хотя у меня опять болят колени и, вдобавок, разболелось горло. Видишь ли, твоя жена не могла решиться рассказать тебе о позоре своего отца. Ведь ты всё принимаешь чересчур серьёзно. В доме отца она узнала о его плане во время штурма тайно оставить открытой и неохраняемой Керкопорту только как доказательство доброй воли греков. Конечно, мегадукс не считал, что это поможет султану. Ведь турки не могли к ней подобраться между наружной и внутренней стеной. Разве только совсем маленькой группой, сначала взяв наружную стену возле ворот Харисиуса. Но Нотарас полагал, что если ворота останутся открытыми, это будет иметь политическое значение, как довод сотрудничества греков.

– Без сомнения,– ответил я. – Граница между политической оппозицией и изменой тонка как волос. Но открытые и неохраняемые ворота – это бесспорная измена. Никто не сможет этому заперечить. Многие были повешены за гораздо меньшие поступки.

– Конечно, измена,– охотно согласился Мануэль. – Так же считала твоя жена и поэтому сбежала к тебе. Да и любила она тебя, хотя и не была слишком высокого мнения о твоём уме. Но, думая об отце, она хотела помешать измене и проследить, чтобы ворота не стояли открытыми. С этой целью мы и пошли к Керкопорте, как ты и приказал, вероятно, полагая, что это самое безопасное место. Хм… так оно и должно было быть! И там мы оставались, хотя греческие стражники неоднократно пытались нас прогнать, говоря, что никому мы там не нужны. Кто они такие, я не знаю, так как они старательно прятали лица в потёмках. Думаю, это были люди мегадукса, которые по его приказу заменили прежних стражников и отослали их с поста.

А позднее, когда всё началось,– продолжал Мануэль, – они попросту отодвинули засов и открыли ворота, потому что у них был ключ или настоящий или поддельный. Тогда твоя жена подошла к ним с мечом в руке и потребовала ключ.

Сначала они пробовали её запугать. Но когда увидели, что это не помогает, бросились на неё все разом, а было их пятеро, и закололи прежде, чем она успела закричать.

– А ты, что сделал ты?– спросил я.

– Убежал,– признался Мануэль с виноватым видом. – Убежал так быстро, как только смог и в темноте они не поймали меня, несмотря на мои больные ноги. И поскольку ничего другого мне не оставалось, то я пошёл и продал моего ослика венецианцу, о чём я тебе уже рассказывал.

– Ради бога!– воскликнул я. – Почему ты не поднял по тревоге венецианцев?

– Пробовал,– ответил Мануэль. – Но они мне не поверили. Они были заняты обороной стены в Блахернах. Их командир показал мне карту, на которой указано, что Керкопорта относится не к ним, а к грекам.

Мануэль начал хихикать и зажал рот рукой:

– Кажется, они подумали, что я сумасшедший или что всё это происки греков с целью ослабить венециан. Ведь в Блахернах все стены покрыты надписями: «Латиняне, убирайтесь домой!» и тому подобными. Наконец, он пригрозил, что прикажет меня повесить, если я буду им надоедать. Тогда я обратился за помощью к братьям Гуччарди. Но ночь подходила к концу, и у них было слишком много работы по отражению турецких атак на вылом в большой стене. И тогда… да, потом…Ты не поверишь, но потом я подумал, что я тоже грек, а мой отец был подносчиком дров у кесаря Мануэля. Конечно, я вспомнил с сожалением о моих припрятанных денежках и о моей единственной жизни. И всё же, я поднял меч одного из убитых и побежал обратно к Керкопорте.

Кажется, только сейчас он удивился собственной глупости, развёл руками и воскликнул:

– Как правда то, что я здесь стою, так правда и то, что я побежал обратно к Керкопорте, думая каким-либо образом её снова закрыть. Но к счастью, смелость ко мне пришла слишком поздно. Я наткнулся на янычар султана, поспешно отбросил меч и поднял руки, прося Пресвятую Деву Марию в Блахернах, чтобы она меня спасла. И молитва моя помогла чудесным образом. Турки схватили меня с двух сторон как в тиски и на ломаном греческом потребовали вести их к монастырю Хора, хотя было их всего человек двенадцать. И побежали туда со всех ног. Во всяком случае, это были люди дела.

– Именно тогда турки прорвались через ворота святого Романа,– произнёс я. – Нет, измена под Керкопортой не имела никакого значения. И ворота были заперты, когда я их увидел сегодня утром.