Второй день на царствии

Когда Афанасьев начал зачитывать свое обращение к народу, генерал Иванов со всеми сопровождающими его из Москвы лицами в мрачном сосредоточении обедал в гарнизонной столовой, ожидая результатов экспертизы объекта, выловленного накануне из воды. Гарнизонная столовая, по потребности — ресторан, кафе и зал для проведения свадебных торжеств или ритуальных мероприятий, была гордостью Митрича. Хоть и одноэтажное, но очень просторное и светлое помещение, со всегда чисто прибранными столами, разнообразным меню и приветливыми официантками из числа вольнонаемных, радовало глаз, ранее непривыкших к комфорту местных обитателей. Главной ее отличительной особенностью от подобных заведений казенного общепита было отсутствие граненых стаканов, оставшихся еще с советских времен, гнутых алюминиевых вилок, да толстых и неопрятных теток, стоящих на раздаче и хамящих налево и направо. В такую столовую, в которой сейчас сидел и ковырялся в шницеле Иванов, не стыдно было бы пригласить и самого президента. Мрачности обеда добавлял, по чьей-то злой иронии и показ по каналу «Россия» уже традиционного для чрезвычайных ситуаций «Лебединого озера», трансляция которого осуществлялась из громадного плазменного экрана, подвешенного почти у самого потолка. На других каналах, включая и Первый, шли передачи, записанные накануне, а потому никак не добавляли информационности. Будто кто-то нарочно убрал из сетки вещания все передачи политической направленности. Новостной блок, повторяемый ежечасно уже набил оскомину своими повторами утренней трагедии. Кто-то из доброхотов, пытался было переключиться с балета на что-то более содержательное, но генерал только тряс головой, решительно возражая, потому что он всем своим многоопытным седалищем чувствовал, что этого делать, никак не следует. Так бы и закончился обед под аккомпанемент финального крещендо, если бы балет внезапно не прервался текстовой заставкой, призывавшей прослушать «важное сообщение». Аппетита у Иванова и до этого не было, а сейчас он вообще забыл о том, что шницель с гарниром безнадежно остывают. На голубом глазу телеэкрана он с глухой обреченностью готов был увидеть кого угодно, вплоть до мэра Москвы Себейкина по кличке «Оленевод», влияние которого на внутреннюю обстановку в стране постоянно росло. Но то, что с обращением к народу выступит Начальник Генерального штаба — личность насколько было известно самому Иванову, крайне аполитичная, он и представить себе был не в силах. Все, кто в это время находился в зале столовой, начиная от московского генерала со всей своей немалой свитой и кончая посудомойками, высунувшимися из кухни, замерли, ловя каждое слово своего будущего, а в этом не было никаких сомнений, правителя. И если в начале выступления лица у присутствующих имели одинаковое выражение — смесь скорби и озадаченности, то уже к концу наметился явный разлад в выражениях лиц. Меньшая часть присутствующих, среди которых превалировало число гражданских и вольнонаемных, так и застыла с недоумением и растерянностью, ибо плохо представляла себе свое существование в рамках «военного режима», а все говорило, как раз за данную форму правления. У большей же части людей, слушавших обращение, состоящей в основном из военных, наоборот выражение растерянности медленно, но верно уступало заинтересованности и проблескам робкой надежды. Эту группу, без сомнения возглавлял сам генерал Иванов. Он уже не ковырялся вяло в своей тарелке, а сидел, вольно откинувшись на спинку стула, сложив руки на груди, и его лицо, до сих пор носившее отпечаток угрюмой сосредоточенности, явно начинало оттаивать и принимать благообразные черты. И если оно еще не сияло от радости, как только что начищенный самовар, то уж во всяком случае, не собиралось предаваться растерянности и унынию. Он достаточно неплохо знал оратора. Ему довольно часто приходилось встречаться с ним на коллегиях, где по результатам военной экспертизы, которую он — Иванов нередко возглавлял, решалась судьба того или иного образца нового вооружения. По мнению военного эксперта, Афанасьев, хоть и принадлежал к славной плеяде танкистов, однако не слыл, как большинство из них, завзятым ретроградом и не чурался внедрению новшеств в боевое оснащение армии и флота. Это вселяло определенные надежды на то, что он и дальше не изменит своей проторенной колее, а значит, есть все основания считать, что и последнее изделие, которое они сейчас испытывают, найдет свою сферу применения. А судя по тому, что об этом оружии рассказывал Вострецов, оно вообще грозило перейти в область прорывных разработок, призванных в недалеком будущем переформатировать все мировое сообщество. Иванов, слушая Начальника Генштаба, мысленно примерял к должности Главы Высшего Военного Совета, о которой тот сообщил по ходу выступления, кого-нибудь еще из числа высшего состава генералитета, и раз за разом, к своему удивлению, приходил к выводу о правильности кем-то сделанного выбора в пользу именно кандидатуры Афанасьева. Он понимал, что с приходом к власти Афанасьева и тех, кто, безусловно, составит костяк его будущей команды, у Вострецова с Боголюбовым появится более чем реальный шанс не только на принятие со временем на вооружение данную установку, но и существенное продвижение в деле ее дальнейшей модернизации и адаптации к различным условиям применения. А значит, он — Иванов, был абсолютно прав, заявляя, что ему нужно, как можно быстрее, попасть в столицу и уже там — на месте продвигать идеи этих двух ученых, на всех уровнях власти. Потому что врагам, как, оказалось, надоело топтаться на одном месте, и они уже перешли к активным действиям глобальном споре о том кому выжить, в конце концов, а кому кануть в небытие. А противостоять этому напору с набором добротного, но уже стремительно устаревающего вооружения уже не представляется возможным. Выступление Афанасьева закончилось, зато вокруг генерала закипели страсти среди членов его комиссии. Одни сомневались в способности генералов навести должный порядок в стране, другие же, напротив, уповали на «сильную армейскую руку», которая, по их мнению, единственная, кто действительно еще не растеряла вконец остатки своего авторитета в глазах народа. И те и другие апеллировали к мнению бывалого генерала, но тот только загадочно улыбался своим мыслям, казалось, не принимая во внимание мнение ни одной из спорящих сторон.