Второй помощник

Запросил командиров кораблей о готовности ремонтных ведомостей, и получил довольно невнятный ответ почти со всех бортов. А это – просто куча бумажек, которые составляют практически все командиры групп, отсеков, БЧ, плюс боцман и его команда. Одних бланков на борт каждого из них пришлось доставлять немерено. А они – формата А1, на буквально туалетной бумаге, газетной. Каждый лист – в четырех экземплярах. Эскизы делаются на обратной стороне этих листов, с ними проще, их под копирку можно делать. Синюю такую, противную, и дико пачкающуюся. И все это в условиях офигенного цейтнота. Поэтому из рядового состава выделены «писаря», которые помогают комсоставу заполнять ведомости и их копии. Оригинал пишет сам «исполнитель», лучше сказать: «заказчик», а копии – писцы или писарчуки. Это я о благах современной компьютерной техники. Тогда не на всех кораблях даже пишущие машинки были. Исключение составляли только «иностранцы». На всех из них были пишущие машинки IBM с широкой кареткой, которым заменили английский шрифт на русский. Там было несколько удобнее, поэтому они стучали в круглосуточном режиме «за себя и за того парня». Обиднее всего было нашим «героям-подводникам», ведь они шли сдавать лодки, но без ремонтных ведомостей их просто не примет новая команда. Началось это все еще в Ёкс-фьорде, заканчивать пришлось уже в Молотовске, затем согласовывать, утверждать, пару раз переписывать, что написали подчиненные, и, наконец, получить разрешение на постановку к местам ремонта. Штаб дивизии пришлось разделить на несколько частей, так как, кроме 402-го завода, было задействовано еще семь причалов и мест базирования. Корабли ремонтировались даже в Новодвинске. Первое время даже вздохнуть было некогда, пока корабли не получили места под ремонт.

Удивительное дело, но здание нашего штаба, в котором мы находились зимой, было занято какой-то службой флотилии, которая в течение двух суток его освободило, и, через неделю после прихода, контр-адмирал Фокин доложил, что переоборудование штаба закончено, и предложил принять его у квартирьеров. Мы поехали в Архангельск. После подписания разных бумаг Фокин показал мне «мой кабинет» и комнату отдыха. И сказал, что я могу переезжать с «Иоканги» в штаб дивизии или на арендованную квартиру. Чем поставил меня в некоторое состояние ступора. Откровенно говоря, я, как только дивизия начала развертывание, оборвал все связи с землей. И не звонил, и не писал Леночке. Я тогда улетел в Москву и в Архангельск более не возвращался. Крайний раз был у нее 20 или 21 марта. А уже август заканчивается. Пять месяцев пролетело, как один день. Зная «предприимчивый характер» шеф-повара, я ожидал чего угодно. Взглянув на часы, а была половина одиннадцатого вечера, но в городе Архангельск 77 суток длятся «белые ночи»: 35,5 суток до 22 июня, и столько же – после. В августе темнеет часа на два-три, и опять светло. В Питере они гораздо короче. И я решил прогуляться до дома подруги. Где-то около двенадцати она должна возвращаться домой.

– Виталий Алексеевич, вы тогда распорядитесь, чтобы мои вещи с «Иоканги» подвезли, сюда в кабинет. Мне еще в Москву требуется заглянуть с этим ремонтом. Отсюда лететь удобнее. Все тогда, на сегодня. Отдыхайте.

– Есть. Сейчас распоряжусь. Спокойной ночи, Сергей Иванович!

Через несколько минут я вышел из штаба и направился по довольно знакомому маршруту в сторону дома с табличкой СевМорПути. Я вышел на Обводный канал и дошел до улицы Розы Люксембург. Перешел через мостик, чуть прошел и оказался у знакомого заборчика с деревянным тротуаром перед ним. Снял колечко с калитки и открыл ее. Света было не видно, но на окнах светомаскировка. Постучал в дверь, никто не открыл. Я перешел на другую сторону улицы и пошел по направлению к набережной. Эта улица буквально упирается в ресторан, в котором работала Лена. Но метров через сто я заметил одинокую женскую фигуру, направлявшуюся мне навстречу по другой стороне улицы. Я перешел на ту сторону, и фигурка побежала мне навстречу. Узнала! Хотя уже довольно темно, но это ей не помешало. Мне показали, уже у нее дома, все газетные статьи о действиях моей дивизии. Естественно, что никуда, ни за какими вещами меня не отпустили.

– Все есть, ты же уезжал «ненадолго», но не вернулся. Нет, никуда не отпущу! Ты давно в городе?

– В Молотовске стоим уже неделю, а здесь появился три часа назад.

– А чего домой не зашел?

– Ключ где-то в Молотовске, в портфеле, я его с собой постоянно не ношу.

– Ты письма мои получал?

– Получал.

– А почему не отвечал? Ладно, не отвечал и не отвечал. Не в этом дело, живой же, и на том спасибо. Ты надолго?

– Не знаю. Мне завтра в Москву, с очень сложным вопросом. Но это еще не точно, разрешения я пока не получил. Так что, каждый день – завтра. Уже неделю. А после Москвы станет ясно: что и как. Но я вернусь, что бы ни случилось и куда бы меня ни перевели. За тобой.