Изумлённый и онемевший, я вышел в коридор, а затем и не заметил, как оказался у колоннады Библиотеки. До встречи с Гуггенхаймом оставалось ещё добрых полчаса, и я решил прогуляться и полюбоваться на статуи. Дойдя до последней колонны, я заметил, что крайняя статуя выполнена из абсолютно чёрного мрамора и её женская фигура имеет знакомые очертания. У основания скульптуры сидел ко мне спиной, сложив ноги по-турецки, какой-то нищий в грязном рубище. Перед ним на тряпице была разложена нехитрая снедь: краюха чёрного хлеба, пара яиц, перья зелёного лука и кусок самого настоящего сала, нарезанного тонкими ломтиками. Нищий держал в правой руке медную чарку, из которой на моих глазах лихо выпил, замахнул грязным рукавом и запел хриплым завывающим голосом:
Потюремщики, сотоварищи,
Я вам песню сейчас пропою,
Как на кладбище Митрофаньевском
Отец дочку зарезал свою.
Отец с матерью жили весело,
Но судьба их нелёгкой была:
Над дитём она надсмеялася -
Мать в сырую могилу свела...
Пел нищий проникновенно и чувственно, а я растерянно сидел у колонны, уставившись в одну точку...Земеля!
...Тут блеснул кинжал, тут раздался крик,
Кровь горячая тут потекла.
Собрался народ вокруг сироточки,
А Валюша уж мертвой была.
Я кончаю петь песню грустную
И хочу вам, робяты, сказать:
"Как умрёт у вас жена первая,
То вторая уж детям не мать"...