Второй Шанс

Раз уж интернет отчасти был мне доступен, то я, волей-неволей, получал информацию и о самом себе. Подробные заметки о феерическом завершении «Второго шанса» теперь все реже появлялись в новостных лентах. Это, в конце концов, всего лишь шоу на одном из телеканалов, пускай даже самое эпатажное из бывших доныне. Скоро все про него забудут. А вот мой приговор — совсем другое дело. Это событие принадлежало всему человечеству. Если в других странах про «Второй шанс» слышали лишь краем уха, то интерес к моей персоне не знал государственных границ. Поначалу я пропускал информационные баннеры, касающиеся моей судьбы. Что я мог оттуда почерпнуть? Но однажды одно из всплывающих окон показало мне лица Вовы Гольцева и Славика Шевченко. Внизу была подпись в стиле «Последние минуты с последним осужденным на смерть». Рука тут же нажала на это окошко.

Внутри оказалась запись интервью, с участием двух этих шоуменов, где они делились воспоминаниями о том, как я вместе с ними работал над «Вторым шансом». И, на удивление, здесь мелькали видеоролики, сделанные несколько дней назад в моей камере. А ведь Гольцев, скотина такая, утверждал тогда, что снимает их для какого-то конкурса телевизионного искусства. Видать, знал, для чего эти записи ему пригодятся!

Интервью оказалось довольно длинным. Гольцев на этот раз говорил больше Славика, наверстывая упущенное за время шоу, когда Шевченко отдувался сам.

— Никто другой не был ближе к Виктору за эти полгода, чем мы. К сожалению, нам не удалось увидеться напоследок, перед тем, как ему запретили контакты с внешним миром.

Гольцев говорил это с таким искренним сожалением, что я и сам бы поверил, если бы знал его хуже.

— Скажите, неужели широкая общественность окончательно потеряла возможность еще раз лицезреть Виктора Иванчука? — лицо журналиста, с которым беседовали шоумены, выражало искреннюю обеспокоенность.

— Вы же знаете, что наша компания всегда готова дать еще один шанс, — загадочно улыбнулся Гольцев. — Не будем забегать наперед. Я хотел бы посоветовать всем зрителям внимательно следить за нашими анонсами на Втором канале. Виктор заслужил право еще раз появиться на телеэкранах, так что если такой случай представится, то мы им воспользуемся.

Меня прямо покоробило от слов Гольцева. Если он планирует добиться разрешения на пресс-конференцию под эгидой Второго канала, где меня будут допрашивать десятки журналистов, то никакая сила не заставит меня на нее согласиться. Теперь-то уж у меня иммунитет к любым посулам, равно как и к угрозам. Я представил себя на подобном мероприятии, окруженным частоколом микрофонов и погребенным под лавиной вопросов: «А что вы чувствуете накануне смерти?», «А каковы будут ваши пожелания телезрителям?», «Не раскаиваетесь ли вы в своем преступлении?». Ну уж нет — хотелось верить, что мои контакты с телевидением прекращены навсегда.

Я выключил компьютер. Я-то точно не буду следить за анонсами Второго канала. Перед тем, как монитор погас, я увидел еще один рекламный баннер, гласивший: «Совсем скоро будет известна дата казни Виктора Иванчука». Да уж, моя популярность давала уникальную возможность узнать дату своей смерти, не прибегая к помощи гадалок или экстрасенсов. Показывали когда-то по телевизору подобное шоу, Антон рассказывал — медиумы предсказывали приглашенным в студию людям грядущее, а кульминацией было пророчество по поводу даты смерти. Большинство прорицаний отодвигало это событие в далекое будущее, так что проверить талант прорицателей не представлялось возможным. До того момента, как подойдет назначенное время, даже имена всех участников этого шоу давно будут позабыты публикой.

Передо мной же встала дилемма — следить за новостями и узнать дату казни или же сделать для себя сюрприз. Я долго не мог уснуть ночью, ломая голову над этим вопросом. Но так и не решил — стоит ли и дальше регулярно заходить в интернет или же накачать завтра как можно больше книг, фильмов и вообще не заглядывать в сеть. Хочу ли я наткнуться в новостных лентах на эту информацию? Ответа я не знал.

Одиночество постепенно начинало меня донимать. Я вспоминал про условия содержания в тюрьмах девятнадцатого века и утешал себя тем, что мне подобную изоляцию терпеть придется недолго. К тому же жизнь моя была скрашена возможностью беспрепятственно читать. Но, несмотря на все это, желание поговорить хотя бы с охранниками становилось все сильнее. Они же в диалог вступали неохотно, отвечали на мои вопросы односложно и в камере у меня никогда не задерживались.

Мысленно махнув на них рукой, я решил сконцентрироваться на литературе. Уже не первый год я ставил перед собой задачу всерьез заняться изучением древней философии. Но поскольку это был гигантский объем информации, в течение веков пополняемый мыслителями разных стран и эпох, то на его освоение пришлось бы пожертвовать безумно много времени и сил. Так что я вечно откладывал, успокаивая себя мыслями о том, что впереди еще целая вечность и я все успею. Теперь я резко осознал, что времени не осталось вовсе и этой цели мне уж точно не достичь.