Второй шанс. Его дочь

– Я больше не готова обсуждать свою жизнь. И уж тем более не нуждаюсь в осуждении, – пусть и резко, но сразу очерчиваю границы, за которые заступать не нужно. Уехать я могу в любой момент. А приехать – нескоро.

– Я не осуждаю тебя. Всего лишь интересуюсь, – тянет в привычном акценте голос.

– Он общается с дочерью. Я не препятствую, им хорошо вместе. А Аня всегда очень радуется, когда он к ней приезжает. Он хорошо к ней относится. И да, иногда помогает: решает какие-то вопросы, подвозит нас.

– Он вас не просто подвозит между делом. Он подстраивает под вас своё время, которого у него не то чтобы вдоволь.

Взлёт широких бровей, и я тоже начинаю хмуриться.

– А это ты к чему?

– Он приезжает не к ней, а к тебе. Общаться с Анечкой он бы мог иначе. И помогает именно тебе, а не ей. Он старается для тебя.

– Тебе наверное показалось, мы с Адамом чужие люди. Все, что он делает – все это ради дочери.

Прикусываю язык. Потому что Адам действительно не обязан делать многое из того, что он на себя уже взвалил.

– Ты в этом уверена, дочка?

– Конечно. Какие могу быть варианты?

– Масса, на самом деле. К примеру, ты делаешь вид, что ничего не замечаешь, и очень старательно. Я даже почти поверил.

– А ты ничего не путаешь? – смотрю на него изумленно.

– Нет. Хочешь другие варианты?

– Пожалуй, сдержу своё любопытство. Я не горю желанием обсуждать эту тему.

– Я познакомился с ним около полугода назад. И ты знаешь… С тех пор мое впечатление о нем разительно изменилось. Когда я узнал, что он отец Анечки, эта новость меня поразила до глубины души. Я бы хотел, чтобы он в твоей жизни никогда больше не появлялся, но это меня мало касается.

– Вот именно. Он ее папа. Нравится тебе это или нет. И он будет с ней общаться. Давай закроем эту тему?

Никогда раньше я не была так резка с отцом. Но сейчас нет сил сдерживаться.

Папа смотрит прямо в душу, я чувствую его напряжение.

– Юля, я много чего в жизни сделал неправильно. И я теперь себя очень осуждаю за то, что меня не было рядом, когда тебе было тяжело. Плохой из меня отец получился. Он, – это папа сейчас Адама имеет в виду? – намного лучше, хоть к дочери вернулся спустя годы, как, собственно, и я.

– Адам ничего об Ане не знал. Если бы не случайность, ему бы до сих пор не было ничего о ней известно. Я бы не сильно расстроилась. Но сложилось как сложилось. А ты свой выбор сам сделал, некорректно сравнивать незнание и предательство.

Как у меня так легко получилось высказать многолетнюю обиду, я и сама не поняла. Спасибо Адаму: именно его слова тем вечером помогли мне искренне смириться и пережить поступок «отца». И теперь я говорю об этом просто как о свершившемся факте.

Папа тяжко вздыхает и отводит взгляд.

– Я знаю, что ты меня никогда не простишь. Да я и сам себя не прощу. Просто хочу, чтобы знала, Юля. Я очень раскаиваюсь. А исправить не могу уже ничего. Прости, дочка.

– Да ладно. Если б я тебе родная была, вряд ли ты отвернулся бы в самый сложный момент.

Встаю, потому что в глазах уже стоят слёзы. Легкомысленный тон, которым произнесены эти слова, – лишь иллюзия. Они меня пять лет изнутри жгли, обдавая холодом неприятия и непонимания. Вот, высказала. А толку нет. Потому что это всего лишь слова. И они ему до лампочки.

Чуть скрипит кожаный диван, и меня внезапно обнимают крепкие руки. Папа прижимает к себе, упираясь подбородком мне в макушку, а я чувствую его тепло и такой родной запах, привычный с детства.

– Да дурак я. Просто старый дурак, – заучит тихий шепот над ухом. – За что мне господь тебя подарил, я и сам не знаю. Не простишь – так хотя бы знай, что я тебя больше никому в обиду не дам.

– Лучше бы ты сам не обижал больше, – отвечаю также тихо. Слёзы льются из глаз, внутри все трясется, ничего не могу поделать. Отец разворачивает лицом к себе, и я утыкаюсь носом ему в грудь.

– Если тебе когда-нибудь будет сложно, приди ко мне, дочка, я помогу. Обещаю.

Не могу на него больше надеяться. Да и смысла нет: взрослая, сама справлюсь. Он преподал мне хороший урок, я запомнила на всю жизнь. Возможно, когда-нибудь наши отношения изменятся, станут более тёплыми, искренними. Не как раньше, конечно, но все же. А пока… вряд ли. Хоть мне его и сильно не хватает, но я уже не смогу разделить внутреннюю боль и разочарование, поделиться проблемами и вместе порадоваться. Теперь между нами невидимая стена. Как знать, сможем ли мы когда-то разрушить ее.

Мы так стоим какое-то время. Молчим, а на его футболке все больше расплывается мокрое пятно. Что оплакиваю – точно не знаю. Наверное, детскую любовь к этому человеку, утраченное доверие, покорёженное стремление и разрушенный идеал.

Сбоку раздаётся шорох, но тут же доносится тихий щелчок, и все смолкает. Видимо, мама зашла, увидела нереальную картину и закрыла дверь, оставив нас с папой наедине.

– Скажи, у вас с Адамом теперь все в порядке?