Второй шанс Роберта Уоррена

И вдруг его внимание привлёк мимолётный блик – там, внизу, у основания гигантского ледяного панциря, словно солнце на миг отразилось в блестящей монете или вспыхнул гелиограф, которым передают сообщения моряки. Но на этом побережье никогда не бывало ни кораблей, ни каких-либо других судов, ни тем более монет. Уоррен пригнулся, всматриваясь, и внезапный порыв ветра чуть не сбил его с ног.

Не сейчас, подумал он, молотя по воздуху руками, чтобы не упасть. Время пока есть.

Блик мелькнул снова – тонкий, как игла, луч отражённого света, направленный снизу вверх, прямо профессору в глаза. Или ему померещилось? Уоррен присел на корточки, высунувшись за край обрыва так далеко, как только мог. Что-то поблёскивало у подножия скалы, отвесно уходящей в океан. Профессор прищурился, пытаясь разглядеть это место получше, и понял, что отсвет исходит не от гладкой поверхности льда, но от чего-то, что скрывается под ней.

А волны там, внизу, казалось, звали его по имени. Они бились о белые скалы, протягивая в его сторону увенчанные пеной пальцы.

Не сейчас, снова подумал он.

Вернувшись к снегоходу, ради чего пришлось долго ковылять, согнувшись, против ветра, бросавшего в лицо колючие пригоршни ледяной крупы, Уоррен достал из заднего отсека моток прочной верёвки. Потом вернулся к краю обрыва и, закрепив её за скальный выступ, потихоньку начал спускаться.

В действиях профессора не было логики, кроме, может, того порыва, что заставляет приговорённого к смерти попросить последнюю сигарету, – конечный акт бытия, готового вот-вот оборваться. Этот крошечный отсвет чем-то заинтересовал Уоррена, хотя бы ненадолго удержал его жизнь на якоре, стал последним желанием, после исполнения которого он сможет позволить себе свободу.

Он спускался натужно, понимая, что, разжав руки, только ускорит финал, который сам себе уготовил, а потому изо всех сил цеплялся за верёвку, для верности обхватывая её ногами. Не хватало ещё встретить конец, так и не удовлетворив своего последнего безрассудного каприза.

Метрах в пяти над источником света Уоррен решительно утвердился в своём предположении: во льду что-то было, какая-то тень, – может, кусок дерева или камня. Он продолжал спускаться. И спускался до тех пор, пока не почувствовал, что подняться назад уже не сможет. Когда яркий блик снова скользнул мимо, профессор нашёл глазами точку, откуда тот возник, и чуть не потерял сознание от ужаса. Пришлось перехватить верёвку покрепче и упереться ногами в скалу, чтобы не рухнуть вниз раньше задуманного.

То, что вмёрзло в толщу льда и поблёскивало в солнечном свете, не было ни обломком судна, ни камнем, ни вообще чем-либо доступным человеческому разуму.

Внутри этой бессмысленной, безжизненной и бездвижной ледяной глыбы Уоррен увидел тело.

В сани, которыми правил Алекс, была веером впряжена шестёрка маламутов. Они не нуждались в окрике или постукивании по льду палкой, их вообще не нужно было подгонять: эти собаки больше всего на свете любили делать то, чему их учили, – бежать, бежать изо всех сил, обставляя самые современные снегоходы.

Упряжка летела по льду, ритмично потявкивая, и сердце Алекса стучало в такт. Несмотря на мороз, он уже изрядно вспотел под тёплой курткой с капюшоном.

Когда Уоррен вышел из лаборатории, Алекс собирался было вернуться к работе, как вдруг, прокрутив в голове утренний разговор, осознал: профессор вёл себя ещё удивительнее обычного. Его отчуждённость, забывчивость, пространные рассуждения, порой казавшиеся вырванными из контекста, Алекса давно не беспокоили. Но тем утром было что-то ещё… Ассистент уловил это в глазах профессора, тех самых глазах, свет в которых так часто гас, и тогда они напоминали две тусклые монеты на дне озера. Алекс не мог сказать точно, что же он заметил, – вероятно, как раз отсутствие привычной отстранённости, сменившейся пусть слабой, но всё же решимостью.

Уоррен сказал, что должен кое-что проверить, вот только за пределами станции нечего было проверять. Во всяком случае, ничего такого, что профессор мог бы сделать сам: одним из здешних правил было всегда выезжать на замеры вдвоём, как водолазы.

Тщетно Алекс пытался сосредоточиться на работе: смутная тревога заставляла его то и дело поглядывать в смотровое окошко в ожидании Уоррена. Наконец он вскочил со стула, опрокинув его на пол, и выбежал из лаборатории.

Несмотря на полное безразличие профессора, ассистент успел привязаться к нему, как, бывает, привязываешься к вредному старшему брату или ворчливому дядюшке. Чтобы доказать это, он, будучи физиком, нарушил бы даже третий закон динамики, но люди, к сожалению, не были ни векторами сил, ни материальными точками, ни планетами или, скажем, любыми другими сферическими объектами в вакууме, а потому нечасто подчинялись законам и правилам. И чем более отчуждённым казался профессор Уоррен, тем сильнее Алекс старался ему угодить.