Второй шанс Роберта Уоррена

Его начали подкармливать смесью бульона и мёда, которую мальчик с лёгкостью глотал, как, впрочем, и воду: её, похоже, ребёнку всё время не хватало. Для мышц и сухожилий доктор придумал особую зарядку – упражнения на растяжку, одновременно стимулирующие кровообращение.

– А можно мне попробовать? – спросил однажды Уоррен, застав Джессопа за этим занятием.

– Ну, помощь бы точно не помешала. Всё не решался вас попросить.

Уоррен оглядел ноги мальчика, торчащие из широких, вынужденно подвёрнутых до бёдер штанин. Колени напоминали два больших яблока, насаженных на тонкие прутики.

– Не волнуйтесь, не переломятся, – усмехнулся Джессоп, заметив колебания профессора.

В тот день, сгибая и разгибая безжизненные руки, Уоррен и услышал стон. Он замер, сжав ладошку мальчика в руках, в позе, которая в иное время показалась бы ему комичной, и какое-то время ждал. Но звук, если тот ему не почудился, больше не повторялся. Тогда профессор опять принялся за своё занятие, и стон послышался снова, гораздо отчётливее. Он явно исходил из плотно сомкнутых губ ребёнка, откуда-то из горла или, может, даже глубже, – далёкий звук, показавшийся голосом давнего прошлого.

Уоррен поискал взглядом Джессопа.

– Я слышал, – сказал доктор откуда-то сзади. – Я тоже это слышал…

Больно… До чего болезненный сон ему снится. Зря болтают, что во сне человек боли не чувствует – потому, мол, так приятно спать. А ему больно. Больнее, чем когда Патрик с Дэниэлом лупили его по ушам тростниковыми стеблями. И уж, наверное, больнее, чем сам он любил делать малышу Тимоти, которого щипал за щёки, пока те не покраснеют хуже малины, а из глаз не польются слёзы. Больнее даже, чем в тот раз, когда он свалился с дерева. Больнее папашиной порки. Больнее самого больнючего, что было в его жизни. Ещё и кричать не выходит, как это всегда и бывает во сне. Будто с головой ушёл под воду, рот открываешь – а крикнуть не можешь.

Алекс брёл сквозь череду бесконечных дней, словно призрак. По утрам он приходил в лабораторию и в большинстве случаев обнаруживал, что она пуста. Профессор Уоррен напоминал ему нерадивых школьников: чем больше уроков они прогуливают, тем сильнее верят, что имеют на это право. Зато Алекс каждый день видел его входящим и выходящим из лазарета. Он даже почти начал выслеживать Уоррена. Время от времени профессор приносил в лазарет книги. Иногда он задерживался всего на пару минут, иногда сидел в лазарете часами. Поговаривали, будто «ледяной мальчик» ожил. Вот только жизнь, по мнению Алекса, должна была выглядеть совершенно иначе.

Ассистент целыми днями торчал в лаборатории, маясь бездельем. Чтобы спастись от яркого света, заклеил окна газетами; иногда брал отвёртку или какой-нибудь другой острый инструмент и царапал рабочий стол, вырезая на нём цепочки символов, отдалённо напоминавших лабиринт или арабеску. А в остальное время тонул в омуте беспорядочных мыслей.

Но однажды утром небо сменило цвет: внезапно из белого, как лёд, оно стало багровым, словно кровь. Казалось, весь горизонт охвачен огнём – но на острове Местерсвиг не было леса, а лёд гореть не умел. Потом по тёмно-красному фону будто пробежали невидимые пальцы, и небо колыхнулось театральным занавесом.

Из бараков выглядывали люди, некоторые так и застывали на месте, наблюдая это удивительное зрелище. Профессор Уоррен тоже вышел из своего домика и теперь, позабыв, что он физик-ядерщик, размышлял, стоя на самом ветру, о том, как явления природы время от времени становятся формой искусства.

Увидев цвет неба, Алекс понял: ему даётся знамение.

Целый день он, не в силах решиться, провёл за вырезанием прямых и кривых линий в безлюдном полумраке лаборатории, но, как только солнце склонилось к горизонту, вошёл в лазарет.

– Алекс? – удивлённо спросил доктор Джессоп, обнаружив его прямо перед собственным носом. – Тебе что-нибудь нужно?

Молодой человек беспокойно оглядывался по сторонам.

– Пожалуй, да, – наконец сказал он. – Не могу уснуть.

– Это из-за света?

Алекс кивнул.

– Садись-ка сюда, расслабься и дай мне тебя осмотреть, – велел Джессоп.

Тот сел, но, едва Джессоп подошёл ближе, снова вскочил на ноги.

– Здесь, да? – спросил он, тыча пальцем в ширму.

– Что?

– Ну, он здесь?

– Да, мальчик здесь, – кивнул Джессоп. – А теперь сядь.

– Можно взглянуть?

– Сперва… – пытаясь удержать Алекса, Джессоп положил руку ему на плечо, но парень с такой силой толкнул доктора, что тот, ударившись о шкаф, рухнул на пол.