Слова его заглушает раскатистый баритон того самого молодого человека, о котором идет речь.
— Леди и джентльмены! Легенда о Самюэле де Шамплене! — провозглашает он.
Люди спешат увидеть представление на исторический сюжет. Музыканты играют индейские мелодии, выходят четыре смельчака, изображающие зловещих ирокезов. Они полуголые, как и положено дикарям, лица и тела их разрисованы цветными полосами. Отважный путешественник Шамплен, прибывший в сопровождении воинов-алгонкинов, убивает всех врагов одним выстрелом из своей винтовки, и они падают вповалку.
— Мрачная эпоха господства дикарей закончилась в этот решающий час, — возвещает оратор. — Могущественный Шамплен пересек воды… и сотворил из великого хаоса великий порядок.
Раздаются аплодисменты, актеры кланяются, а зрители начинают расходиться.
— Ну, куда пойдем теперь? — спрашивает Спенсер. — Скоро начнется бейсбольный матч, а на озере будут гонки катеров. Или ты хочешь посмотреть выставку?
Хотя нас разделяют колеблющиеся людские волны, я вижу, что мужчина, стоящий по другую сторону сцены, неотрывно смотрит на меня. Он такой же смуглый, как и индейцы, игравшие в историческом представлении. Глаза у него темные — не глаза, а настоящие ловушки. Встретив мой взгляд, он не улыбается и из вежливости делает вид, что смотрит в другую сторону. Не могу двинуться с места даже после того, как Спенсер касается моего плеча. Я чувствую, что странный незнакомец может причинить мне боль, и сознаю, что он никогда этого не сделает. Сама не знаю, что завораживает меня сильнее.
— Сисси?
— Идем посмотрим выставку, — говорю я, надеясь, что это вполне приемлемый ответ.
Когда я оборачиваюсь, темноглазого незнакомца уже нет.
Свобода и единство.
Заброшенный участок на Шелберн-стрит превратился в выставочную площадку. Мы сидим на трибуне и смотрим шоу Берти Бриггс «Легендарные танцующие кошки». Я обмахиваюсь программкой, как веером. Приподнимаю волосы с мокрой от пота шеи и пытаюсь засунуть их под шляпу. Замечаю, что под мышками у меня темные круги, и краснею от смущения.
Спенсеру наверняка тоже жарко. Но в своем костюме из индийского льна он выглядит таким же спокойным и невозмутимым, как и обычно. Они с отцом наблюдают за цыганами, которые предлагают свои товары: плетеные корзинки, настои трав, снегоступы. Летом они раскидывают свой табор на берегах реки и озера, а зиму, говорят, проводят в Канаде. Разумеется, это не настоящие цыгане, а самые обычные индейцы. Но их называют джипси[10]
— у них темная кожа, они ведут кочевую жизнь, и их многочисленные дети частенько попадают в приюты и тюрьмы.— Воскресшие исмаилиты, — бормочет Спенсер.
Профессор Перкинс проводил свои исследования среди этих самых джипси и выяснил, что в их клане нередки случаи умственного расстройства. Он изучал и семьи, принадлежащие к племени так называемых пиратов, которое ютится в плавучих трущобах. Различия между этими семьями и, скажем так, здоровой американской семьей вроде нашей обусловлены генетическим фактором. Отец, склонный к бродяжничеству, производит на свет сына-бродягу. Развратная мать передает это качество дочери.
— В Брандоне были сделаны три операции, — говорит отец. — И еще две — в тюрьме.
— Замечательно, — улыбается Спенсер.
— Наши надежды скоро станут явью. Уверен, со временем многие пожелают пройти через это добровольно. Как только поймут, что эта небольшая процедура существенно облегчит им жизнь.
Одна из дрессированных кошек Берти Бриггс начинает расхаживать по проводу. Лапы у нее дрожат, — по крайней мере, мне так кажется. Внезапно у меня перед глазами все начинает расплываться. Опускаю голову, смотрю на собственные колени и несколько раз глубоко вдыхаю, отгоняя приступ дурноты.
Неожиданно на колени мои ложится маленькая ручка, смуглая, а может, просто грязная. В ней зажат измятый листок бумаги, на котором, в окружении луны и звезд, напечатано: «Предсказания судьбы — мадам Солиат». Вскидываю голову, но мальчуган, оставив листок у меня на коленях, исчезает в толпе.
— Пойду поищу туалет, — говорю я, поднимаясь.
— Я тебя провожу, — заявляет Спенсер.
— Я вполне в состоянии дойти туда сама.
В конце концов Спенсер соглашается отпустить меня. Он помогает мне сойти с трибуны и машет рукой, указывая, куда нужно идти.
Убедившись, что он больше на меня не смотрит, направляюсь совсем в другую сторону. Вытаскиваю из сумочки сигарету (Спенсер полагает, что женщине ни в коем случае не следует курить) и ныряю в шатер мадам Солиат. Он небольшой, черный, занавески у входа расшиты золотистыми звездами. На гадалке серебристый тюрбан, в каждом ухе по три серебряные серьги. Под столом лежит огромная собака, она высунула язык, розовый, как открытая рана.
— Садитесь, — говорит гадалка так, словно она давно меня ждала.
У нее нет ни чайных листьев, ни хрустального шара. Она не просит меня протянуть руку и не пытается рассмотреть мою ладонь. Я уже собираюсь встать и уйти.
— Не бойтесь, — произносит гадалка. Голос у нее глубокий и низкий, как у мужчины.
— Я не боюсь.