Второй взгляд

— Вы были в клубе «Клифа», — говорит он наконец.

— Да.

— Ну и как там?

— Великолепно! Мы ели с золотых тарелок и беседовали с королями маленьких европейских государств. Как еще можно проводить время в клубе для избранных?

— Не имею понятия, — смеется он.

У поворота он берет меня под локоть, и я внезапно вздрагиваю. Хотя мы встречались уже много раз, Серый Волк почти не позволял себе таких «вольностей». Их можно пересчитать по пальцам одной руки. Дружба, приятельская болтовня — это одно, но есть границы, за которые я не могу перейти. Заметив мое смущение, он выпускает мой локоть и спрашивает, заглаживая неловкость:

— А что означает «Клифа»?

— В общем-то, ничего. Предполагалось, что клуб будет называться «Клифра». По-исландски это значит «альпинист». Потом одна буква как-то потерялась.

— Альпинист — это тот, кто поднимается на вершину общества?

— Нет, этим женщинам не нужно никуда подниматься. Они по праву занимают место на вершине, — пожимаю я плечами. — Да и «что значит имя?»[12], — цитирую я и тут же вспоминаю, что Серый Волк не читал Шекспира.

— «Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет», — подхватывает он, словно прочитав мои мысли. — Если хотите знать мое мнение, имя может значить очень много. Иногда это все, что есть у человека.

— Вы называете меня Лией. Почему? — задаю я вопрос, который давно вертится у меня на языке.

Он отвечает не сразу.

— Потому что вы не похожи на Сисси.

— А как мое имя будет звучать на вашем языке?

— На этом языке больше никто не говорит, — качает он головой.

— Но вы же говорите.

— Только потому, что мне больше нечего терять. — Он пристально смотрит на меня, но я не отвожу глаз. — Далеко не каждое английское слово можно точно перевести на язык абенаки, — поясняет Серый Волк и указывает на маленькие часики, приколотые к моей блузке. — По-нашему это называется папизвоквазик. Но это означает вовсе не часы. Это — любая вещь, которая тикает. Бобра, например, мы называем тмаква

— тот, кто валит деревья, или абаголо — плоский хвост, аваднаквазид — таскающий прутья. В зависимости от того, какое из этих качеств сейчас для вас важнее.

Мысль о том, что название вещи может меняться в зависимости от того, кто ты в данный момент, приходится мне по душе.

— Аваднаквазид, — произношу я, ощущая, как слоги перекатываются на языке, а согласные прилипают к нёбу. — Серый Волк… Я бы тоже хотела имя вроде этого…

— Так выберите себе имя. Я так и сделал, — пожимает он плечами. — При рождении меня назвали Джон… Эзо. Но Серый Волк подходит мне куда больше. К тому же я решил: раз весь мир видит во мне прежде всего индейца, мне нужно индейское имя.

Мы сворачиваем на Колледж-стрит, оживленную и многолюдную. Наверняка прохожие, которые идут навстречу, — мать под руку с дочерью, бизнесмен с тростью из слоновой кости, двое молодых солдат — удивляются, что такая, как я, прогуливается в обществе такого, как Серый Волк. Мысль об этом действует на меня возбуждающе.

— В детстве я часто стояла на крыше отцовского дома и представляла, что спрыгну, — говорю я.

— На крыше отцовского дома… — повторяет он.

— Да, теперь там живем мы со Спенсером. Однажды я все же спрыгнула. И сломала руку.

— А почему вам так хотелось спрыгнуть?

Никто и никогда не спрашивал меня об этом. Ни отец, ни врачи в больнице, где мне накладывали гипс.

— Просто хотела убедиться, что я могу это сделать, — пожимаю плечами я и поворачиваюсь к нему. — Дайте мне имя.

В течение нескольких долгих секунд он пристально смотрит мне в лицо.

— Сококи, — говорит он наконец. — Та, что рвется прочь.

Внезапно знакомый голос окликает меня по имени:

— Сисси? — Голос Спенсера приближается, словно прохожие несут его на своих плечах. — Это ты?

Возможно, я даже хотела, чтобы моя тайна вышла наружу; возможно, я не сомневалась, что когда-нибудь это неминуемо произойдет. Тем не менее при виде Спенсера у меня начинают трястись поджилки, а внутренности болезненно сжимаются. Я упала бы, если бы Спенсер не подхватил меня.

— Дорогая, что с тобой?

— Немного закружилась голова. Наверное, я немного устала после собрания в клубе «Клифа».

Спенсер смотрит на Серого Волка, взгляд его полон пренебрежения.

— Вождь, ты можешь идти куда шел.

— Я не вождь.

Ощущая, что сердце бьется где-то в горле, достаю из кошелька долларовую купюру.

— Хорошо, но это все, что я могу вам заплатить, — говорю я таким тоном, словно мы с Серым Волком обсуждали какую-то сделку.

— Спасибо, мэм.

Он подыгрывает мне, но в глазах его плещется разочарование. Порывшись в кармане, подает мне нечто, завернутое в носовой платок, поворачивается и растворяется в толпе прохожих.

— Я же просил тебя не разговаривать с попрошайками, — с укором произносит Спенсер, беря меня под локоть. — Стоит им понять, что ты для них легкая добыча, они уже не отстанут.

— А как же христианское милосердие? — бормочу я.

— Кстати, что за дрянь он тебе всучил?

Разворачиваю платок, и голова у меня снова идет кругом.