Вторжение

— Побудь ещё немного, Джой. — Рэндалл опустился на длинный жёлтый диван, что стоял у камина под портретом Джорджа Вашингтона и положил ногу на ногу. — Наши друзья вели себя с излишней мрачностью. Конечно, ситуация достаточно серьёзная, но мне совершенно не нужно это похоронное настроение.

Ворхи устроился в углу дивана, и поясной ремень полностью скрылся в складках живота. На скулах топорщились отросшие бакенбарды.

— Дело в том, что кое-кто из них не питает к тебе доверия, Фил, — сказал он. — Может, из-за твоих проклятых баков. Эдельштейн глядел на них с таким видом, словно перед ним заклятый враг.

— Чёрт с ней, с растительностью, — сказал Рэндалл. — Если бы только они знали о проекте, который я обдумывал перед этими неприятностями, вот тогда бы они в самом деле увидели во мне врага.

— Ты имеешь в виду ту встречу, что организовала Кэти и её спутники?

Рэндалл кивнул. Откинувшись назад, он сцепил за головой руки и уставился в потолок.

— Джой, я редко когда в жизни испытывал столь волнующие эмоции.

— Как и я.

Ворхи замолчал в терпеливом ожидании. Поскольку он хорошо знал Президента, Джой понимал, о чём тот сейчас думает. В прошлом он не раз был свидетелем таких ситуаций. При необходимости принимать решение, большое или малое, Рэндалл предоставлял ему какое-то время дозреть, размышляя на другие темы. Кстати, это было верно и с точки зрения психологии. После десяти, двадцати или тридцати минут раздумий об иных предметах, Рэндалл мог вернуться к главной проблеме, обретя новую, свежую точку зрения.

— Ты только представь себе реакцию Гэррити или Хильдебранда, — сказал Рэндалл, — узнай они, что Президент Соединённых Штатов лежал ничком на полу, касаясь кончиками пальцев руки какого-то незнакомого негра с одной стороны и чёрной женщины — с другой.

Значит, отказ от применения силы по отношению к «Чёрным Двадцать Первого Февраля» имеет свои истоки в той странной встрече, что организовала Кэти? Ворхи всё понял.

— Или если бы они видели жену Президента, — добавил он, — которая обнимается с чёрной женщиной и обе плачут, как школьницы.

— Если бы только миллионы людей могли пройти через это, — тихо сказал Рэндалл, продолжая смотреть в потолок. — Такое переживание забыть невозможно.

Больше он ничего не сказал, и Ворхи понял, что в мыслях он вернулся к прошлой пятнице, которая была так недавно, всего два дня назад. Фил и Хелен Рэндаллы и их ближайшие друзья Джой и Сьюзен Ворхи согласились принять участие в «марафонском общении» с пятью молодыми неграми, которых Кэти Рэндалл встретила в Стенфордском университете.

Кэти только что минул двадцать один год, и со своими длинными каштановыми волосами, которые беспорядочными прядями падали ей на плечи, она была классическим воплощением розы с шипами. На корню отвергая старые нормы, она увлекалась всем новым, сетуя в то же время о краткосрочности уходящей юности. Она преклонялась перед алтарём жертвенного служения человечеству и, не моргнув глазом, подписала бы любую петицию, требующую устранения некоторых его жрецов — и большей части их последователей. Ей была свойственна нетерпеливая решительность юности, но порой она могла быть мягкой и нежной, как котёнок. Ворхи знал, что Рэндалл любил свою дочь и в его чувстве к ней была та нотка грусти, с которой взрослый человек смотрит, как его несостоявшиеся мечты обретают новую жизнь — но и ей суждено скоро улетучиться.

Кэти добровольно вступила в Корпус Мира и проходила подготовку в кампусе Стенфордского университета. Там она приняла участие в групповом общении белых и чёрных участников, которое длилось двадцать четыре часа. На следующий день она позвонила отцу и описала этот эксперимент.

— Это прямо какая-то чертовщина, папа, — сказала она. — Это потрясающе. И странно, и прекрасно. Всё становится ясно и понятно. — Рэндалл пробормотал слова одобрения, которые не несли в себе никакого смысла — те фразы, что произносит отец, сталкиваясь с непонятным увлечением дочери. И выкинул эту историю из головы.

Но через несколько дней авиапочта доставила письмо от Кэти на шести страницах. Взволнованной задыхающейся прозой, обильно усеянной восклицательными знаками, она описывала полученные впечатления и добавляла в постскриптуме: «Как было бы здорово, если бы вы вдвоём попробовали бы это в Белом Доме!» Фил и Хелен Рэндаллы обсудили письмо. Фил, всегда испытывавший склонность к новому, был заинтригован, но Хелен сказала, что в этой идее есть что-то неприятное и отталкивающее — типичная нерассуждающая импульсивность современной молодёжи. А на следующий день пришёл пакет с вырезками и с размышлениями психологов по поводу такого рода групповых встреч. Фил с интересом просмотрел подборку материалов.