Вторжение

Поначалу, когда бой на участке дальнего полка развертывался удачливо, Гнездилов воспрянул духом, уверился, что немцам крепко дадут по зубам, они откатятся назад - и провокации конец. "Мы их проучим. Мы им покажем, как совать свой нос в чужой огород!"

На время Гнездилов даже позабыл о догорающих палатках лагеря, о том, что город подвергся нещадной, опустошительной бомбежке. С часу на час ждал момента, когда поступит из округа приказ, чтобы свертывать дивизию в колонны и безостановочным походом гнать немцев до границы, а потом, переступив рубежные столбы, доконать врага на его территории. Поглаживая пухлые, короткие пальцы, Гнездилов смотрел на карту, где уже наметил вероятные пути движения колонн, время прохождения их через населенные пункты; вызывало досаду лишь одно - общая обстановка на фронте была ему неведома, а сообщений или каких-либо указаний из округа не поступало. Телеграфная и телефонная связь с Минском была нарушена. Полковник Гноздилов выходил из себя, требуя, чтобы радисты искали связь, ловили позывные, и все же округ упорно молчал.

- Что они там себе думают? Как сквозь землю провалились! - гневался полковник.

Неотлучно находившийся при ном начальник штаба майор Аксенов, лет тридцати пяти, но уже тучнеющий, ответил нараспев:

- Боевые действия, Николай Федотович. Война... Начальству, возможно, и не до нас.

- Как это но до нас? - вопрошал Гнездилов раздосадованно. - Мы на своем горбу войну тянем, а им, по-твоему, нет до нас дела?

- Не в том смысле, что нет в нас нужды, - поправился Аксенов. - Нужда есть. Но... - развел он руками. - Война, надо полагать, захватила огромные масштабы, а наши беды, что песчинка...

- Ну, довольно! - оборвал Гнездилов. - Что значит песчинка? Мы тут собственной жизнью рискуем. Мне чтоб немедленно, кровь из носа, а связались со штабом округа.

- Кого посылать? Пеших посыльных? На них далеко не уедешь...

- Теперь поздно об этом... - чувствуя в словах начальника штаба упрек, проговорил Гнездилов. - Бронемашину пошлите. Что? В разгоне? Тогда сажайте начальника разведки на коня, и пусть дует очертя голову. Понятно?

Аксенов кивнул, но сам не пошел к начальнику разведки, который жил в нескольких шагах от штаба, в крайней землянке, а поманил к себе пальцем дежурного по штабу и велел позвать капитана Климова. Ни в движениях, ни в тоне голоса Аксенова не проскальзывало беспокойства или волнения. Он постоянно оставался самим собой, видимо, от природы был таким каменно-спокойным, невозмутимым, что граничило в нем почти с равнодушием.

"Такого ничем не проймешь", - недовольно подумал полковник Гнездилов. Впрочем, аккуратность и страсть к документации нравились ему в начальнике штаба.

Не будь полковник занят по горло, метнулся бы сам в Минск, чтобы разузнать обстановку на фронте. Вообще, неведение, в котором находился полковник, угнетающе действовало на него. Порывался он перенести свой командный пункт поближе к позициям дальнего полка, и удерживало только одно: не хотел отрываться от двух остальных полков, которые были собраны в ударный кулак и, по его мысли, должны были в удобный момент обрушиться на врага как снег на голову и решить победно операцию.

В полдень пришло донесение от Набокова. Доставил его нарочный - весь в пыли, с воспаленными глазами командир взвода пешей разведки. На вопрос комдива: "Как вы смогли добраться?" - ответил: "На своих на двоих..." - и, не спросясь, присел, так как натруженные и подрагивающие в коленях ноги ужо не могли стоять.

С трудом полковник разбирал написанное второпях от руки донесение, в котором сообщалось: "Противник с утра, перейдя в наступление, наседает. Полк завязал бои на участке дер. Малая Речица, зап. опушка леса и рокадная дорога... Немцы беспрерывно атакуют, авиация не дает поднять головы. Полк несет потери в людском составе и оружии. Раненые эвакуированы. Рядовой и командно-начальствующий состав дерется геройски. В одном бою красноармеец третьего года службы, уроженец Сибири Бусыгин заколол штыком несколько фашистов..." Дочитав до этого места, Николай Федотович обрадованно заулыбался, рассуждая вслух: "Ай да молодец! Ай да герой! Не пострашился грудь с грудью сойтись и штыком орудовал. А еще возражали! Мол, война теперь не та и штык устарел. Липовые пророки!"

Конечно же, он помнил давний спор со Шмелевым и гордился, что на поле боя штык, русский четырехгранный штык, нашел применение, что война развивалась не так, как гадали некоторые, а как мыслил и чему учил он, полковник Гнездилов. Николай Федотович подозвал к себе начальника штаба.