Вторжение

- Ясно, товарищ майор! - кратко и громко выдохнул из себя Костров и отвел взгляд. Голос его был до странности низким, глухим, когда он попросил: - Не забудьте... домой отписать. Моей... - И он протянул майору вынутую из грудного кармана красноармейскую книжку, ставшую теперь ему ненужной.

Они снова помолчали.

- Будете по моим выверять время, - сказал Набоков, снял со своей руки старые часы и застегнул их на руке Кострова. Алексей почувствовал, что металл часов теплый, почти горячий.

Опять наступило молчание, но какое же оно было мучительное и тягостное! Так и не промолвив больше ни слова, они разошлись. Уходил майор сутулясь, опустив голову. Плечи его вздрагивали. Алексей глядел на него напряженно, до рези в глазах. Казалось, обернись в этот момент командир полка, и Костров не сдержался бы, зарыдал. Но майор не оглянулся...

Костров, прежде чем идти к солдатам, долго стоял, что-то обдумывая.

Под его началом были не только остатки роты, но и вон те маршевики, что кучно сбились, как напуганные зверьки, в лощине и ждали своей участи. Что им сказать? Какими словами передать то, что приказал ему командир полка? "Если придется невмоготу, надо будет умереть...", - повторил он, хмурясь, слова майора.

Участок обороны отвели на пологой высотке; правый фланг примыкал к дороге, левый - опускался в овраг, из которого тянуло гнилью застойной воды. И хотя танки не могли пройти через овраг, опасность не уменьшалась.

Трехлинейные винтовки, "максим" на разлапистом станке и два ручных пулемета против бронированного, оснащенного автоматами врага... Костров зажал подбородок в кулаке. Тяжело. А надо что-то говорить - и одну правду. Только правду. Особенно в минуты, когда человеку придется отдать последнее, что есть у него... И нет худшего зла, чем погубить обманутого.

Об этом думал Алексей Костров, идя к бойцам. Завидев его, они недружно поднялись.

- Бойцы, - сказал Костров. - Я ваш командир и буду до конца с вами... - Он помедлил, словно проверяя, какое впечатление произведут эти слова. Один, с разметавшимися по лбу светло-рыжими волосами, загадочно усмехнулся. Другой, совсем еще молоденький, с конопушками на облупившемся носу, в шинели, которая каляно топорщилась на его худенькой фигуре, вздрогнул, третий, в ватной телогрейке, испачканной на локтях мазутом, подморгнул Кострову, как бы говоря, что вместе не пропадем; остальные не выразили ни сочувствия, ни понимания, приняв слова сержанта как должное. "А может, не верят и за командира меня не признают", - уязвленно подумал Костров и шагнул ближе к бойцам, чтобы сказать то главное, ради чего они здесь остались.

- Мы должны удержать вот этот рубеж. - Он показал на ржаное поле, которое спускалось по косогору в лощину. - Нас мало, а у фашистов, сами знаете, большие силы - и танки, и минометы, их авиация господствует в воздухе...

Бойцы молчали.

- Нам приказано продержаться три часа, и если придется... - Последние слова Кострова оборвал свист пролетевшего снаряда. Некоторые пригнулись.

Костров посмотрел на часы. И чтобы узнать поближе, с ком ему придется быть рука об руку в этом трудном бою, он подходил к каждому, пристально заглядывал в глаза, будто пытаясь приоткрыть самую душу, и новички, не ожидая от него никаких вопросов, тоже чувствуя, что время поджимает, торопливо докладывали.

- Рядовой Гостев, - представился белобрысый, глядя на командира доверчиво и дерзко.

- Петрусь Одинец, с Гомельщины, - отвечал молоденький паренек и, побледнев, отчего резче проступили, как просо, крупинки веснушек на лице, тихо молвил: - Матку схоронил, была в огороде, и немец с воздуха пристрелил...

- Жалкую по детям. В оккупации остались, - вторил ему сосед в телогрейке. - Потому и в армию подался, чтоб дойти до них скорое, добавил он, скупо улыбнувшись одними губами.

"У всех на душе муторно, одно горе", - подумал Костров и машинально громко произнес:

- Следующий!

В это время вибрирующий, будто бултыхающийся в воздухе снаряд просвистел еще ниже. Многие пригнулись, некоторые, не выдержав, упали.

- Кланяться каждому снаряду не положено, - спокойно заметил Костров.

- Снаряд не выбирает, кто умный... - едко вставил белобрысый. Шлепнет - и костей не соберешь.

Костров взглянул на него усмешливо.

- Когда над головой свистит, прятать ее незачем, потому как опасность уже миновала. Это закон.

И многие невольно поглядели в ту сторону, куда полетел снаряд; действительно, упал он далеко позади линии обороны, и все были удивлены такому простому и радостному открытию Кострова.

По тому, как немцы вели методический обстрел, чувствовалось: скоро перейдут в атаку. И Костров повел роту на позицию.

- А вы, позвольте знать, откуда родом, товарищ ротный? - подступив к нему и стараясь идти в ногу, спросил Гостев.

- Воронежский, - ответил Костров. - На гражданке работал электросварщиком верхних конструкций...

Белобрысый с радостным удивлением взглянул на него сбоку.

- Земляки, значит... - И добавил озорно: - Орел - Воронеж - хрен догонишь!