Вторжение

Из-за насыпи Костров увидел, как несколько бомб угодили прямо в переправу. Мост подкинуло, потом он разломился надвое; одну половину уносило течением, а другую, более длинную, развернуло и начало прибивать к берегу.

Костров встал, поглядел на разбитый мост и пошел по берегу, чтобы присмотреть, где можно будет переправиться на тот берег. Днепр был неширок, но мутные воды катились неприветливо. Надо было плыть, и как можно скорее, потому что оставленные на этом берегу машины, повозки были сброшены в пучину или горели, а схватка могла с минуты на минуту перекинуться вплотную к реке.

Алексей присел под кустом, начал раздеваться, и вдруг ему повиделось... Тихая речушка... Мокрые склонившиеся над водой, пахнущие тиной кусты... Он забрался по пояс в воду, притаился, ожидая, что вот-вот придет купаться Наташа. Сколько прошло времени - час, а может, и больше ему все равно. Мог бы ждать, кажется, целую вечность. И вот она напуганно и, завидев его, стыдливо поджимает колени, соблазнов... И Алексей, чувствуя, как теряет равновесие, падает и плывет к ней из-за куста!.. "Ой!" - вскрикивает она напуганно и, завидев его, стыдливо поджимает колени, прикрываясь ладонями... Алексей, как бы не замечая ее, плывет дальше и срывает теплую, пахучую кувшинку... Они садятся на пригретую траву, Наталья держит у лица кувшинку, видит в желтых лепестках капли, и они дрожат... Глаза у нее тоже немножко влажные, с искорками, которые еле заметно вздрагивают.

Низко скользнувшая тень самолета прерывает его воспоминания. Стучат крупнокалиберные пулеметы. Алексей жмется к откосу. Он складывает в один узел кирзовые сапоги, пахнущую потом гимнастерку, брюки с протертыми до дыр коленями, пилотку и скручивает все это ремнем. Винтовку продевает в узел. Поднял, как бы взвешивая на руке, - тяжело, доплыву ли? Но зашел в реку не колеблясь. У берега дно илистое, вязкое. Дальше - песок. Идти бы скорее, а река все глубже, и течение относит. Надо крепче держаться на ногах и идти, идти, потому что опять раздирают небо рев моторов и надсадная стрельба пулеметов. А взглянуть кверху, осмотреться нельзя того и гляди собьют волны. И чего Днепр разгневался? Хоть бы унялся, поласковее был - ведь так много Алексей сделал для тебя, беспокойная, упрямая река! Утихни, помоги и ему, солдату, в беде. Но нет, Днепр не внемлет голосу, он сердит и хмур и, кажется, не щадит в гневе ни недругов, ни своих...

Подводная стремнина неожиданно толкнула Алексея, закружила на месте и потянула вниз, ко дну. Он хлебнул воды, ушел с головой под воду, но тотчас нащупал дно, оттолкнулся и вымахнул на поверхность. Так он делал не раз и не два. И уже не захлебывался, приноровился: вдохнет глубоко, погрузится и снова толчок кверху. И виделось ему то небо, будто опрокинутое, то кусок берега, то вновь студенистая муть воды...

Ныряя, он цеплялся пальцами ног за камни, отталкивался и был уверен, что продвигается вперед шаг за шагом, на самом же деле плотная вода удерживала его на одном месте, только относило течением. Боялся, что обессилит, и тогда прибьет его к берегу, ставшему уже вражеским; оттуда доносился частый треск автоматов.

Устал Алексей, понял, что силы покидают его, лег на спину и, отталкиваясь ногами и одной рукой, поплыл. Черт возьми, оказывается, удобнее плыть и напрасны опасения замочить одежду, винтовку. Узел висит на одной руке, хотя и тянет вниз.

Пока он плыл на спине, вода закрывала уши, брызги застилали глаза. И это хорошо. Если бы он слышал и видел происходящее вокруг, - о насколько, стало бы ему труднее! Потому что не один он, а многие переплывали через Днепр, и немецкие летчики, видя барахтающихся в воде людей, спустились низко, будто стремясь расстрелять и реку. И то, что судьба хранила Кострова, было похоже на чудо.

Уже захлебываясь, Алексей ткнулся головой в берег. Вылез из воды, присел, огляделся: над рекой кружили немецкие самолеты, и видно было, как из-под крыльев вырывались маленькие языки пламени. "Расстреливают безнаказанно, стервецы", - подумал он и подвинулся к обрыву, свисавшему над водой. И только сейчас ощутил во рту солоноватый привкус. Прикоснулся рукой к губам - кровь. "Ранен. Где это меня?" Ощупал лицо, голову, по боли не почувствовал, только из рассеченной губы сочилась кровь. "Прикусил, только и всего", - усмехнулся Алексей и еще подумал: "И у Наташи тогда губы были теплые..."

Он поспешил одеться, поднялся и, глядя в небо, где кружили вражеские самолеты, зло погрозил кулаком.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

С фронтов текли в Берлин победные сообщения.

Все глубже на восток вклинивалась германская армия, ломала, крушила русские позиции. Пронзительно-радостными вскриками фанфар был оглушен Берлин, с остроконечных кирх срывался, плыл по городским площадям и улицам колокольный гул.

Вне себя от возбуждения, Гитлер ходил по кабинету, невольно прислушиваясь к доносившимся с улицы звукам. Величавым и торжественным... Мысленно он был там, в российских просторах, в колоннах своих армий, которые добивали, по его убеждению, уже разгромленные большевистские войска.