Вторжение

Игнат ел молча, квашеное топленое молоко было тягучим, и, навертывая на ложку, чтобы не капать, он осторожно, над ломтиком хлеба подносил ко рту. А Наталья поглядывала на него из-за перегородки и, чувствуя себя как на иголках, терялась, мучилась вынужденным объяснением. "Пожалуй, не стоит говорить, что еду к Петру. Не буду огорчать. Лучше позже... Не все ли равно, когда узнает..." - подумала она. Улучив момент, когда отец собрался было наколоть дров для печки, Наталья подошла к нему, ласково положила ему на плечо руку и молвила:

- Батя, я слышала, как ты на сходе... А у тебя же с сердцем...

Она полагала этим разжалобить отца, а он насупился, со строгостью заметил:

- Что сердце! Переможу. А бывать во всяких сражениях легче? Почему, думаешь, Алексей письма не шлет? Тоже небось смертным боем бьется?.. Мы ведь, как-никак, далече от беды... И негоже в такое время укрываться за всякими болезнями. - Сказав, Игнат вышел в сенцы, выдернул из дощатого паза топор и с маху вонзил его в неподатливо-жилистый пенек вяза.

Наталья зачем-то вошла в комнату, зачем-то переставила с места на место саквояж, и Верочка, заметив это, спросила:

- Куда это ты собралась?

- Выйди, проводишь меня, - шепнула Наталья и с саквояжем в руке шагнула через порог.

- Папа, я уезжаю, - остановившись за спиною отца, проговорила она.

Игнат положил топор, медленно выпрямился, скосил усталый взгляд на дочь.

- Далече?

- В Воронеж мне надо... по делу... посылают за лекарствами. Да я там недолго пробуду...

- Поезжай, раз по делу. Теперь люди без дела не снуют взад-вперед.

- А может, купить чего? Бритву или мундштук? - спросила Наталья.

- Нечего тратиться, зазря деньги сорить, - отказался отец и снова принялся колоть дрова.

За околицей, на мосту, Наталья простилась с Верочкой. В последний миг, как звезды, блеснули глаза младшей сестренки. Не дожидаясь ответа, куда и зачем Наталья едет, но угадывая в этом скором отъезде что-то скрытое и тревожное, Верочка кинулась на плечи старшей сестре, прижалась к ее лицу нахолодавшей щекой. И плакала навзрыд.

- Да будет тебе... Хватит, глупенькая!.. - Наталья с притворной строгостью оттолкнула сестренку. И пошла, не оглядываясь, чтобы еще больше не растревожить Верочку. Удалялась медленно, поникшая, жалкая, чувствуя себя совсем одинокой в этом печальном, таком же одиноком осеннем поле.

Ч А С Т Ь Ч Е Т В Е Р Т А Я

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Зима взялась по первопутку. С неделю дули сухие, захолодевшие на морозе ветры.

Был шумный, грустный листопад. Отряхивал с себя тонкие, резные листья клен, тихо и скоро оголялись липы, червонным литьем устилали землю яблони. Один дуб не спешил и стоял одиноко и задумчиво. Уже морозы рядили инеем и поля и деревья, тянула вдоль речки обжигающая северная стужа. А дуб по-прежнему крепился и, когда набрасывался ветер, сердито скрипел, позванивал опаленными на холоде листьями, а ни одного не ронял. Его точно удивляло, как это другие деревья так покорно сбрасывают последние остатки одежды и у всего света на глазах подставляют нагие тола под колючий посвист ветра, под острые крупинки метели...

Только и падали с него желуди с бронзовым отливом. Падали тяжело, с дробным стуком. Пролежат они под снегом, перетерпят лютые морозы, дождутся весеннего солнца и тогда сделают то, что дано им природой: раскроют семя, пустят корни в теплую землю, и пойдут от них молодые дубки. Будут они вот такие же, как их родич, - всесильные, кряжистые и стойкие. Недаром старый дуб не балует их, не держит вокруг себя, а смолоду дает им волю и простор, чтобы селились они в открытом поле, смело взбирались на крутизну берегов и курганов и росли на виду, в незащищенных местах, будто самой природой велено им сторожить покой своих хрупких, стройных сестриц и братьев.

Уйдя корнями глубоко в землю, дуб осанисто раздался вширь и стоял выше всех на крутояре, не боясь ни грозовых раскатов, ни летних ураганов, налетающих внезапно с бешеной силой, ни свирепых морозов. Только один сук был расщеплен. Это произошло в начале прошлого лета, когда собрались над ним тучи и удар молнии пришелся прямо по его вершине. Тогда дуб вздрогнул, застонал, но выдержал этот страшный удар. И теперь лишь омертвелый сук не был одет багрянцем листьев и казался шрамом на его могучем теле.

Дуб был живуч.

Недаром в народе говорится: дуб крепнет на ветру...

Деревня Березовка лежит на Смоленском тракте. Многое роднит ее с другими деревнями Смоленщины - такие же бревенчатые, замшелые, осевшие в землю избы, и одинаковая проредь заборов из жердей, и в небо сверился одним крылом колодезный журавель, а на окраине - кусты бузины, низинный луг с полуистлевшими пнями и муравьиными кочками. Если что и отличало Березовку от окрестных селений, так это огромный кудлатый дуб, росший на отшибе, при дороге. Кроме того, березовские избы гордо взбежали на пригорок да так и застыли, будто желая удивить округу или самим подивиться тому, что делается на белом свете.