Вторжение

Терзаемый горькими предчувствиями, Литвин забрался на борт через большую дыру, прошел по темному коридору в рубку и остановился у кресла вахтенного. Тут должен был сидеть Жак Шеврез, а рядом с ним – пилоты… Кресло капитана позади, на небольшом возвышении; слева, у вычислительного блока, место Зайделя, навигатора, справа – связиста Сабо… Кроме них тут находились главный инженер, второй помощник и, быть может, другие офицеры, вызванные по тревоге. Литвин ожидал увидеть мертвые тела, комбинезоны в пятнах крови, обломки костей в зияющих ранах… Однако ничего! Сумрак, царивший в отсеке, не скрывал картины разрушения, лопнувших экранов, развороченных пультов, изрешеченных кресел и переборок, треснувшей панели АНК. Но тел не было.

– Свет, – выкрикнул Литвин, – еще света! Побольше!

Ослепительная точка вспыхнула над ним. Теперь он видел пятна крови на полу и обшивке кресел, даже целый кровавый поток, заливший панель вычислителя, но трупов по-прежнему не было. Ни Би Джея Кессиди, ни Шевреза, ни Прицци, ни Бондаренко, ни остальных. Только под креслом пилота валялся оторванный рукав с еще светившейся полоской таймера.

Сопровождаемый ярким светлячком, он ринулся на шканцы, в коридор на палубе А, промчался, хрустя осколками пластика, мимо разбитых портретов прежней команды, поднялся по трапу и нырнул в распахнутый люк, ведущий к орудийной башне. По боевому расписанию тут было место четырех стрелков: два оператора у свома, два у лазера. Никого! Лишь изувеченные пульты, разбитый колпак целеуказателя, а на полу и стенах – засохшая кровь.

Выбравшись из башни, Литвин постоял в проходе, уже не темном, а залитом светом и от того наводившем еще большую тоску. Голограммы пилотов и десантников – те, у которых сохранились глаза, – смотрели на него с укоризной, будто требуя отчета: что ж ты, парень, наш корабль проморгал! И корабль, и весь экипаж, и даже его останки, так что нечего флагом прикрыть и спустить в реактор… Да и реактора нет, а без него что за корабль! Так, лоханка, пробитая в паре миллионов мест… Кстати, собственным оружием…

Он скрипнул зубами и спросил:

– Меня еще не ищут?

«Нет. Известно, что суточный ритм земных бино тегари требует сна. На сон отводится восемь часов. Прошло два и шесть десятых часа».

– Значит, считается, что я сплю? Хорошо! Время у нас есть… А что с олками, которые меня атаковали?

«Отправлены в т’хами, на отдых. Очнутся без воспоминаний о случившемся».

– Еще лучше, – с мрачным видом промолвил Литвин. – А теперь скажи-ка мне, приятель, где мои камерады? На «Жаворонке» было больше сотни человек, и все они погибли. Где их тела?

«Использованы в качестве материала для исследований».

В голове Литвина будто реле щелкнуло, включив внутреннее зрение. Окно-картинка приблизилось к нему, изображение выросло, превратилось в длинную шеренгу агрегатов с прозрачными ячейками, заполненными синеватым раствором. В них, окруженные иглами и многопалыми манипуляторами, плавали человеческие органы: печень, сердце, легочная ткань, яичники, почки. Эта анатомическая выставка уходила вдаль, одни ячейки-контейнеры сменялись другими, и в каждой что-то хранилось, а иногда и двигалось. Желудок, ухо, коленная чашечка, ступня, мочевой пузырь, зубы и образцы волос… Рука, отсеченная по локоть, торчала из гибкой трубы, пальцы безостановочно шевелились, сгибались, разгибались, и Литвин, оцепенев, пытался угадать, кому она принадлежит. В саркофагах, более длинных, чем ячейки, лежали безголовые туловища, ноги, очищенные скелеты и тела с зияющими ранами. Узнать людей не удавалось – лица и плоть были изуродованы, то ли ударом ледяных частиц, то ли безжалостным скальпелем хирурга.

Картина укрупнилась; теперь на него смотрели глаза – темные, серые, голубые, зеленоватые. Их было несколько десятков, и все они висели на тонких, словно волос, жгутиках зрительных нервов, тянувшихся куда-то вверх. Несколько блоков из самых крохотных ячеек занимали срезы тканей; ослепительные точки света скользили по ним, ощупывая с хозяйской бесцеремонностью. В неподвижных или вращавшихся с бешеной скоростью сосудах находились жидкости – кровь, лимфа и что-то еще, мутное или прозрачное, бесцветное или с алым кровяным оттенком. Похоже, весь экипаж «Жаворонка» очутился здесь и, расфасованный по агрегатам чужаков, посвящал их в тайны, которые, быть может, открывать не стоило.

Литвин судорожно сглотнул.

– Разделали, как скотину… Зачем?

«Оптимальная стратегия, – пояснил Корабль. – Перед контактом с бино тегари необходимо их изучение. Физиологическое и психологическое. Для этого отбираются первичные образцы».

– Сами образцы не возражают? – Кулаки Литвина сжались, мышцы окаменели.

«Такова неизбежная цена понимания. Нужно изучить базовые белковые структуры, энергетический обмен, микрофлору, функционирование живого существа, его взаимосвязи со средой, питание, размножение и психику. Это облегчает контакт. Это позволяет выяснить, подходит ли новая природная среда для бино фаата».