Вторжение

Откуда ни возьмись два "мессершмитта" скользнули почти по макушкам деревьев, пропороли воздух очередями из тяжелых пулеметов. Пули ударили крупными градинами, срывая с берез и осинок зеленые ветки и расщепляя стволы. Стрельба над самой головой заставила Гнездилова содрогнуться, но он в укрытие не полез, только прошел под дерево, ища защиты от хлеставших вокруг пуль.

Трижды самолеты делали заходы, прочесывая лес, и, когда улетели, Гнездилов неразборчиво зашагал по кустам к столовой ругаясь:

— Растяпы! Какой дурак развесил портянки, полотенца сушить! Сматывайтесь, и чтоб не устраивали мне цирковое зрелище. — Не дожидаясь, пока все уберут, он сорвал веревку, привязанную к деревьям, и бросил вместе с бельем на землю.

— Зачем вы так… товарищ комдив, — со стоном в голосе отозвался стоявший у походной кухни повар.

Гнездилов увидел на нем халат, со спины окровавленный, и сочувственно покачал головой:

— Как же это тебя угораздило?

— Трошки задело. Да заживет. Вот борщ жалко…

— Иди скорее на перевязку.

— Вытечет, боюсь. Котел продырявили, бисовы твари, — сказал повар и одной рукой — видимо, другая, раненная в плечо, не действовала — начал затыкать паклей пробоины, сквозь которые струями пробивалась золотистая жижа, пахнущая луком и разморенной капустой.

Отослав повара в санбат, полковник Гнездилов попросил истопника налить ему миску борща. С утра не державший во рту крошки хлеба, Николай Федотович набросился на еду с жадностью.

Но спокойно поесть ему не удалось. Напрямую по лесу, переваливаясь через муравьиные кучки и трухлявые пни, неслась бронемашина. И едва остановилась у штаба, как из люка вывалился офицер связи.

— Давай сюда! — позвал Гнездилов и отложил в сторону ложку.

— Танки!.. — еле выговорил офицер связи.

— Какие танки, где? — привстал Гнездилов.

— Вон там! — офицер махнул рукой на дорогу.

— Чего всякую чушь мелешь? — набросился на него полковник. — И вообще, разучился по уставу докладывать.

Все еще не в силах совладать с собой, офицер связи, прибывший из полка Набокова, пояснил, что километрах в десяти отсюда движутся танки немецкие, конечно; своими глазами видел на них белые кресты и черепа со скрещенными костями.

— Много их? — спросил Гнездилов.

— Невозможно сосчитать. Сунулся было в объезд, а фашисты на мотоциклах за мной вдогонку.

— А ты?

— Что же я мог поделать, когда такая сила прет, — развел руками тот. — Завернул — и тягу…

— Башка садовая! — раздраженно проговорил Гнездилов отворачиваясь. Увидел танки и не дознался, сколько их и куда держат путь. Да какой же ты хрен офицер связи, раз у тебя нюха к этому делу нет и уши ослиные! Припугнув перевести его в строй, Гнездилов зашагал к штабной крытой машине.

Вражеские танки, их угрожающая близость — всего в каком–нибудь получасе езды! — все это не обескуражило полковника, но и не оставило равнодушным. "Не страшно, если и завернут, — подумал он. — В лесу танк слеп и неповоротлив, как черепаха, — можно укрыться". На всякий случай он дал приказание батарее, стоявшей на охране штаба, выдвинуться к дороге, на прямую наводку, а прибывшего на бронемашине офицера связи послал назад чтобы не развешивал уши, а следил в оба и докладывал о движении танков.

Еще смеркалось, когда начальник разведки капитан Климов донес: большая колонна немецкой мотопехоты оседлала главную магистраль на Минск, и никакой возможности пробиться в округ нет.

Почти одновременно на взмыленном коне прискакал связной из дальнего полка Набокова. Разорвав пакет, Гнездилов начал читать, и в глазах у него помрачнело: полк ведет кровопролитные, сдерживающие бои с танками… "Не хватает снарядов, на счету каждая граната, пехота не имеет средств борьбы против танков, а враг обходит… Что делать?" — запрашивал Набоков.

Скомкав в кулаке пакет, Гнездилов приказал связному немедленно мчаться назад и устно передать, чтоб полк держался…

— Скажите, что подмога придет. Наши главные силы еще не вступили в бой, развертываются! Мы саданем так, что противник покатится назад сломя голову! — размахивая рукой, кричал Гнездилов.

Он все еще надеялся, убеждал себя, что операция, которую он готовил и которая должна неизбежно завершиться рукопашной схваткой и разгромом неприятеля, произойдет. Но как скоро это произойдет, сказать было трудно, скорее всего завтра на рассвете, когда лихорадка схлынет, полки оправятся от первого удара, чтобы самим перейти в решительное наступление.

Утешая себя этой мыслью, Гнездилов вместе с тем глухо и неясно сознавал, что события складываются не так, как он полагал: на фронте, видимо, происходит какая–то неразбериха. Странным и непонятным ему казалось молчание округа. "Кто же держит фронт? Где наши войска? И почему от окружного начальства ни слуху ни духу — как вымерли… А может, и вправду штаб округа накрыли бомбы, и там не до нас…"