Вторжение

Правда очень горька,— после некоторого раздумья сказал он — Чтобы ответить вам, я должен начать издалека. У нас была партия, созданная четверть века назад. Тараки избрали ее первым секретарем, меня вторым. Политбюро в то время еще не было, а Центральный Комитет состоял из семи членов и четырех кандидатов. Затем у меня появились разногласия с Тараки... Он считал, что наша программа-минимум должна предусматривать народно-демократическую революцию со всеми вытекающими из этой концепции условиями, вплоть до диктатуры пролетариата. Я же был против, полагая, что мы находимся лишь в начале национально-демократического движения. Тараки хотел перепрыгнуть через все этапы — сразу в социализм. Другой пример. Я был против Амина, а Тараки, наоборот, всячески способствовал его продвижению вверх. Десять лет продолжались наши разногласия. Наконец, за 8—9 месяцев до Апрельской революции мы не без участия Советского Союза пришли к единству, оказавшемуся непрочным. Потом революция... Я опять второй, после Тараки, на всех высших постах — в партии, государстве и правительстве. Теперь скажите, на кого, по логике, партия должна была обратить свои взоры после убийства Тарани? Кого она могла призвать в высшее руководство?

Какой бы дорогой я ни вернулся домой, это была воля моей партии. Таким будет ответ на ваш вопрос.

—

И все же, как это было исполнено технически — ваше возвращение?

—

Конечно, я не мог проехать через Пакистан или Иран. Оставался один путь — через Москву и Ташкент. Как летел и на чем — это уже детали, в которые я не хотел бы вдаваться. Скажу только, что до самых последних дней у меня не было никаких контактов с советскими гражданами.

—

А кто же принял решение устранить Амина?

—

Было ясно, что Амин должен уйти, а партия должна жить. Первое со вторым не совмещалось. К этому решению мЫ подошли одновременно — и здоровые силы в НДПА, и советские товарищи.

—

К какому решению: устранить Амина политически или уничтожить его физически?

—

Убрать с дороги деспота, ликвидировать тиранию, от которой пострадали тысячи афганцев. Хотел бы еще и еще раз повторить: я не имел контактов с советскими вплоть до самых последних дней перед возвращением в Афганистан. Я не приглашал к нам ваши войска. Возможно, их пригласили те четыре министра — Гулябзой и другие, которые скрывались от репрессий в СССР? Не знаю... Сам я прибыл в Афганистан, когда там уже находилась часть советских войск. Меня поставили перед фактом.

—

Еще один вопрос, который нельзя не задать, хотя, возможно, он покажется вам бестактным. Сразу после убийства Амина вас объявили генеральным секретарем партии. Как могли вас избрать, если не было ни пленума, ни съезда?

—

Возникла совершенно особая ситуация, когда вступают в действие иные законы и правила. У меня произошли встречи с товарищами, которые ранее составляли руководящее ядро партии,, а при Амине скрывались в подполье. В ходе этих встреч было подтверждено, что я должен встать во главе партии. Собственно, для моих соратников это стало ясно гораздо раньше — сразу после гибели Тараки.

Ф. А. Табеев. Бабрака Кармаля я впервые увидел в самом начале 1980 года. Он принял меня в скромном особняке Совета Министров. Он сам изъявил желание познакомиться с советским послом.

Конечно, перед встречей я пытался навести какие-то справки: что за человек, чем знаменит? Выл у нас в посольстве секретарь парткома, он долго работал в Кабуле, знал людей, так вот он мне рассказал, что Бабрак Кармаль — старый член партии, был депутатом парламента. «Но по характеру он вам не понравится»,— предупредил наш товарищ. «Почему?» «Увидите...»

Позже я, кажется, понял, что он имел в виду. Товарищ Кармаль хороший человек, но он не открытый, не всегда искренний, Он говорил мне как-то: «Вы, товарищ посол, не обижайтесь на меня. К афганцу ум приходит после обеда. Я не сразу с вами соглашаюсь, но, поразмыслив, всегда признаю вашу правоту. А если я допускаю ошибки, вы со мной не церемоньтесь, в условиях революции ошибаться нам нельзя».

У Бабрака Кармаля не очень крепкое здоровье, он не отличался высокой работоспособностью.

Но вернусь к первой встрече... Мы обнялись, как здесь положено. Я поздравил его с избранием на высокие посты. Состоялся чисто протокольный разговор. Потом он устраивался, приводил в порядок резиденцию (все тот же дворец Арк) и через неделю приступил к делам.