Вторжение в Китай

Первые мгновения после возвращения в свою пекинскую оболочку, которая уже завтракала вместе с Машей и другими русскими туристами в ресторане отеля, Гризов отказывался поверить в то, что произошло. Хмуро потягивая гранатовый сок через соломинку, он попытался убедить себя, что ему все привиделось после употребления настойки голубого лотоса. От такого воздействия любое сознание могло повредиться, даже сознание эфирного духа. И оно пыталось нашептывать Гризову успокоительную сказочку: мол, не было ни хитрого старца Ливея, ни возродившегося императора, ни четырех его генералов во главе с верным Мэн Тянем. И сектантов, опутавших всю страну своими щупальцами, тоже не было.

Но подсознание, качавшее информацию по астральным каналам, говорило обратное. Все это было. И более того, уже начался необратимый процесс, который он сам же и ускорил, вмешавшись в историю с пленными русскими летчиками. Пусть не осознанно. Пусть из благих побуждений, – своим же надо было помочь. Но сдвинутый камень, который мог пролежать на горе еще много дней, уже катился вниз, и скоро грозил рухнуть со всей дури в пропасть.

– Представляешь, – весело щебетала Маша, одетая во фривольную кофточку, сквозь которую можно было любоваться половиной её верхних прелестей, – всю ночь в отеле света не было, оказывается. Какая-то там авария ночью случилась…

«Не то слово, – подумал Гризов, молча размышляя, – я бы сказал – катастрофа».

– Даже завтрак сегодня задержали из-за этого, – пожаловалась Маша, скорчив недовольную гримаску.

Аппетит у нее, несмотря на вчерашнее чревоугодие в китайско-японо-французском ресторане, был отменный. «А девушка любит поесть и выпить, – отметил между делом Антон, разглядывая слегка опухшее после гулянки лицо своей любовницы, что не мешало ей оставаться обворожительной, – значит, здоровьем бог не обидел».

– Разве ты вчера не наелась? – осторожно поинтересовался Гризов. – Мы же почти половину запасов ресторана уничтожили. Одних морских гадов сколько умяли. Я вот до сих пор сытым себя чувствую. На неделю вперёд.

– Не-а, – ответила Маша как ни в чем не бывало, – я аппетитом в своего папу пошла. У него повышенный метаболизм. Он за один раз столько съесть может, что никто за ним не угонится, а все равно потом голодный ходит. И не толстеет. Даже вегетарианцем от этого ненадолго стал. Думал, меньше есть станет, но не помогло.

– Это как? – удивился Гризов.

– Заявил вдруг: мол, люблю животных и не могу их больше есть. Перешел на салаты, траву полезную, овощи всякие и подножный корм.

– Подножный корм лучше животным оставить, – философски заметил Антон, бросив косой взгляд на зоолога-практика из Твери, который вкушал утренний салатик за одним столом с Федором.

– Короче, скоро взвыл, – продолжала рассказывать Маша, доедая завтрак, – и растолстел вместо похудания. Стал есть непрерывно, чтобы хоть как-то унять постоянный голод. Бананы сетками. Белков-то не хватает. К счастью, скоро понял, что это не его путь, и вернулся к мясу. Сейчас шашлыки трескает за милую душу. Похудел опять.

– Слава тебе, господи, – даже перекрестился Гризов, – а то я уже стал за него переживать. И за тебя тоже.

При этом Антон снова бросил осторожный взгляд в сторону зоолога из Твери, чьи душевные терзания ощущались сегодня особенно ярко.

Сидевший за соседним столиком Василий Трен смотрел грустными глазами то на жареный стейк, дымившийся у Федора на тарелке, то на листик салата, украшавший его собственную. Все причины многолетнего отказа от мяса проходили сейчас перед его мысленным взором. И главной было осознание собственного просветления. Внутреннему человеку в нем однажды стало жалко животных, и он решил, что больше не хочет быть причастен к массовым убийствам и жестокости мясоедов. С этой благородной целью он прожил уже десять лет. Поправил здоровье, как ему казалось. Успел жениться и регулярно поколачивал жену, в перерывах между расслабляющими медитациями.

Отсутствие мяса в рационе не проходило даром, оно заставляло его потреблять все больше еды других видов. Пять килограммов бананов в день для него теперь стало нормой, отчего он с каждым годом только толстел. А еще молодой зоолог-практик вдруг осознал, что табу на мясо делает его очень раздражительным и даже агрессивным, хотя он ждал совершенно иного эффекта от своего очищенного организма. Ведь главным постулатом его собратьев – веганов и вегетарианцев – был тезис об агрессивности мясоедов. Но те, наевшись мяса, становились почему-то очень мирными и даже сонными. Не пробуждал в них агрессию в этом случае даже литр выпитой сверху водки. У Василия же все было наоборот. Если он выпивал литр водки после горстки салата, то хватался за нож и был готов прирезать всех спокойных мясоедов. Ему сейчас очень хотелось задушить этого мерзкого Федора, который спокойно жрал мясо и чавкал, как скотина. Но априори агрессивным мясоедам он бы ни за что в жизни не признался в своей слабости. Поэтому, изобразив вдохновение на изможденном от просветления лице, Василий откусил листик салата и попытался почувствовать счастье.