Вторжение в Московию

Под Троицей же Сапега собрал всё своё войско на совет о том, что делать дальше вот с этим упрямым монастырём. Уже целых девять месяцев стоят они под ним. Но последнее время всё было как-то недосуг, всё некогда, дела важнее выпадали. И вот теперь дальше тянуть было уже нельзя: подошло время принимать какое-нибудь решение…

«Ну, был бы праведник, а грех найдётся!» — так мысленно говаривал Сапега в таких вот ситуациях…

И этот день прошёл в разборках, спорах, криках, на том закончился. На следующий день всё войско вышло со знамёнами на поле за лагерем, за Красной горкой, подальше с глаз лазутчиков из-за стен обители. Там можно было погарцевать, построиться с изящными знамёнами всем ротам и полкам, так показать свою готовность к сражению.

В тот день была обычная разводка. Кому куда идти и под какие стены подступать, какие снасти и премудрости нести, в каком порядке, сигналы чтобы не забыли. Все знали чтобы, по какому пению трубы всем вскакивать на лошадей, что делать в том случае, когда мортира ударит раз, два или три. Все поняли всё и разобрались, и только к вечеру все разошлись по ставкам. Кто на Волкушу, кому остаться суждено было на горке Красной, ушли и за Келарев пруд, в лесок. Подле него стоял с полком Валямовский.

На приступ монастыря полки Сапеги пошли всё так же ночью. Опять мортиры заговорили с Красной горки, ударили по крепости, по стенам, затем умолкли. И на штурм первыми пошли казаки…

Всю ночь защитники трудились: рубили лестницы, метали камни и угощали огненным смольём штурмующих, дрались с настырными, коль удавалось взобраться им на стены всё же. Их просто побросали вниз, переломали руки, ноги, чтоб не пытались больше появляться на стенах без приглашения…

И вот к утру, когда уже все устали, запели горны, подали сигнал ко всеобщему отходу. На этом бесславно закончился очередной штурм.

* * *

Рожинский пришёл в царские хоромы, как всегда, не один, а с паном Валевским. Ещё был при нём полковник Вильковский. Тот редко появлялся здесь, у царя.

Прихрамывая, князь Роман вошёл в Золотую палату и сразу же сел на лавку, неуклюже и косо, откинул в сторону раненую ногу. Сегодня он был раздражён: из-за раны, да и дела у Зборовского не прибавляли веселья тоже. И он, не сдерживая себя, дал волю своей развязности так, как обычно делал у него в избе царь. Но нет, не получилось. Как ни выискивал он взглядом по комнате, к чему бы прицепиться, но так ничего не нашёл достойного внимания. Комната была пуста, совсем голая, одни стены, обтянутые золотной камкой. Стояли лавки голые и стол, тоже голый. Ещё было кресло. Не трон, но что-то на него похожее. Какой-то мастер соорудил его уже здесь, в Тушино, из доморощенных умельцев. Так поискав напрасно взглядом, он догадался, из-за чего царь всегда пялится на вещи в его избе. И он оставил эту затею, сообразив к тому же, как глупо мстить, отыгрываться на мелочах.

— Давайте сначала об окладах, — подал реплику Вильковский.

— Без казначея, дьяков — пустой разговор! — остановил Валевский их тотчас же.

И тогда они стали обсуждать положение у Зборовского.

— Вот ради того я и пришёл. Уж этому-то, де ла Гарди, Зборовский надрал бы…! Сапега не помог ему! Всё, всё из-за него! — вспылил князь Роман, стал массировать ногу, вдруг занывшую. Он был уязвлён, и здорово: царь совсем отбился от рук, завёл с Сапегой игры против него, а тот им прикрывается…

— Да, да, ты, государь, с ним милуешься, а он тебя и то не слушается! Там всё под «курятником» копается!

Димитрий стал отпираться от этого, выругался отборной бранью… Здесь все были свои, и он не церемонился, сыграл на потеху Вильковскому, когда поймал его ухмылку: похоже, тот млел, когда он вот так ругался изощрённо.

— Напиши давай, всё же ты государь, и от тебя исходит слово! — уловил князь Роман паузу в потоке его слов.

На его страдающем лице мелькнула просительная мина и странно преобразила его. В нём на мгновение появилось что-то похожее на лик святого, монаха в добровольном заточении. Вот так же когда-то преобразился Пахомка, перед тем как уйти.

Матюшка пошевелил губами, будто думал о чём-то, на самом же деле едва сдерживался, чтобы не ухмыльнуться, когда заметил униженный вид своего противника. Как этот миг был сладок ему, всё в нём сплелось, чего он добивался. Но он сдержал себя, не до того было. Согнуть хотел он его, боялся перегиба. Какой-то голосок нашёптывал ему, что с Рожинским такое не пройдёт бесследно.

Они договорились, что он обратится к Сапеге с просьбой, чтобы тот немедля послал часть войска из-под Троицы на помощь Зборовскому. Так и решили. И гетман ушёл со своими людьми, сутулясь и волоча раненую ногу, как ворон подбитое крыло, ослабленный, но ещё грозный и опасный.

Пришёл дворецкий, заскочил в палату шут, развеселить его не смог и стал за ним таскаться с унылым видом… Прошло полдня. Он пообедал со своими думцами.