Вудсток, или Кавалер

Так они сидели рядом, как лучшие друзья, и в течение получаса с : восторгом вспоминали былые школьные проделки. Понемногу перешли к политическим темам; тут уж они перестали держаться за руки и время от времени обменивались такими фразами, как: «нет, любезный брат мой», или «здесь я не могу с тобой согласиться», или «по этому поводу я позволю себе думать иначе»; но когда они принялись ругать индепендентов и других сектантов, оба дружно понеслись вперед, и трудно было сказать, кто бежал быстрее. К несчастью, во время этого дружеского разговора как-то зашла речь о епископстве Тита, и тотчас же возник принципиальный вопрос об управлении церковью. Тут — увы! — мигом открылись шлюзы, и они стали изливать друг на друга греческие и еврейские тексты; глаза у них горели, щеки пылали, кулаки сжимались, и они стали больше похожи на свирепых противников, готовых выцарапать друг другу глаза, чем на христианских священников.

Роджер Уайлдрейк, услышав их спор, задумал еще больше разжечь его. Он, разумеется, самым решительным образом принял участие в споре, хотя предмет его был ему совершенно незнаком. Несколько озадаченный бойким красноречием и ученостью Холдинафа, кавалер с беспокойством наблюдал за лицом доктора Рочклифа; но когда он увидел гордый взгляд и непреклонность поборника епископальной церкви и услышал, что на греческие слова он отвечает по-гречески, а на еврейские по-еврейски, Уайлдрейк поддержал его доводы, а в подтверждение крепко ударил по скамье и торжествующе расхохотался в лицо пресвитерианскому священнику. В конце концов сэр Генри и полковник Эверард неохотно вмешались в спор и с трудом уговорили двух друзей отложить диспут; «их развели в разные стороны, и они бросали друг на друга такие взгляды, по которым было ясно, что старая дружба уступила место вражде.

Пока они косились друг на друга и страстно желали возобновить спор, чтобы доказать свою правоту, в камеру вошел Пирсон и тихим, взволнованным голосом сказал, что все должны приготовиться к немедленной смерти.

Сэр Генри Ли встретил приговор с мрачным спокойствием, которое не покидало его все время. Полковник Эверард попытался представить обоснованную и гневную апелляцию парламенту на решение военно-полевого суда и генерала. Но Пирсон отказался принять и передать такой протест и удрученно, с прискорбием повторил свое предупреждение, чтобы все приготовились умереть ровно в двенадцать; после этого он вышел из камеры.

Это известие удивительно подействовало на двух споривших служителей церкви. С минуту они смотрели друг на друга с добротой и раскаянием во взгляде; каждый великодушно стыдился своей горячности.

Эти чувства потушили в них последние остатки гнева, И наконец оба вместе воскликнули.

— Брат мой… Брат мой, я согрешил, я согрешил, я оскорбил тебя! — Бросившись друг к другу в объятия и проливая слезы, они стали просить прощения один у другого. Как два воина, которые забывают личную ссору, чтобы идти на борьбу с общим врагом, Они вспомнили об обязанностях своего священного сана, приняли на себя роль, более им подходящую в таком печальном случае, и начали увещевать окружающих, чтобы они встретили объявленный приговор с твердостью и достоинством, которые может внушить только христианская вера.

Глава XXXVII

Тут Каннинг молвил: «Справедливо

Карает бог один.

Разящий меч на ветвь оливы

Смени, мой господин».

«Баллада о cэpe Чарлзе Бодине»

Время, назначенное для казни, давно уже прошло; было около пяти часов пополудни, когда протектор вызвал к себе Пирсона. Тот пошел неохотно, со страхом, неуверенный в том, как он будет принят. Пробыв у генерала около четверти часа, адъютант вернулся в гостиную Виктора Ли, где его ждал старый солдат Зоровавель Робине.

— Ну как Оливер? — в тревоге спросил старик.

— Да ничего, — ответил Пирсон, — даже не спрашивал о казни, зато задал много вопросов про побег наследника и очень расстроился, что теперь его уже, пожалуй, не догнать. Я отнес ему еще кое-какие бумаги, взятые у этого мятежника, доктора Рочклифа.

— Тогда я пойду поговорю с ним, — сказал капрал-проповедник. — Дай мне салфетку, чтобы я стал похож на начальника провиантской службы, и я подам ему пищу; она, должно быть, готова.

Тут два солдата принесли порцию говядины, такую, какая выдавалась рядовым, и все, что к ней полагалось: оловянную кружку эля, солонку, черный перец и ломоть солдатского хлеба.

— Пойдем, — сказал он Пирсону, — и не бойся, Нол любит невинные шутки.

Он смело вошел в спальню генерала и громко сказал:

— Вставай, ты, призванный быть судьей в Израиле; довольно спать и предаваться бездействию.

Слушай, я явился к тебе как знамение, вставай же, ешь, пей, и пусть сердце твое возвеселится, потому что ты с радостью примешь пищу тех, кто трудится в окопах, ибо знаешь: с тех пор как ты командуешь войском, бедный часовой получает такую же еду, как и та, что я сейчас принес для твоего подкрепления.