Вулфхолл, или Волчий зал

Март. Люси Петит, жена мастера-бакалейщика, члена палаты общин, приходит в Остин-фрайарз. На ней смушковая пелерина – судя по виду, привозная – и скромное платье из серого камлота. Алиса принимает у нее перчатки и украдкой щупает пальцем шелковую подкладку. Он встает из-за стола, берет Люси за руки, усаживает рядом с камином и наливает ей подогретого вина с пряностями.

– Вот бы это все моему Джону. Вино. Камин, – говорит Люси. Ее руки, сжимающие чашку, сильно дрожат.

Утром того дня, когда в дом на набережной Львов пришли с обыском, валил снег, позже зимнее солнце очистило оконные стекла, превратив обшитые панелями комнаты в резкое чередованье глубоких теней и холодного света. «Это то, о чем я все время думаю, – говорит Люси. – О холоде». И сам Мор, лицо закутано в меха, на пороге вместе с приставами, готовый обыскать лавку и жилые комнаты. «Я, сколько могла, задерживала его любезностями. Я крикнула, дорогой, тут к тебе лорд-канцлер по парламентским делам. – Вино ударило ей в лицо, развязало язык. – Я все спрашивала, вы кушали, сэр, точно? а может, все-таки покушаете? и слуги вертелись у него под ногами, – она издает невеселый, кашляющий смешок, – и все это время Джон запихивал бумаги за стенную панель».

– Вы молодец, Люси.

– Когда они поднялись на второй этаж, Джон был готов их встретить: добро пожаловать, лорд-канцлер, в мое смиренное жилище, да только он ведь такой бестолковый, – сунул Библию под стол, я как вошла, сразу увидела… просто чудо, что они не проследили мой взгляд.

За час обыска так ничего и не нашли. А точно у вас нет этих новых книг, Джон, спросил лорд-канцлер, потому что мне сообщили, они у вас есть. (И Тиндейл, во все время разговора, как ядовитое пятно на полу.) Не знаю, кто мог вам такое сказать, ответил Джон Петит. Я горжусь им, говорит Люси, протягивая чашку за следующей порцией вина, я горжусь тем, что он держался так смело. Мор сказал, да, правда, сегодня я ничего не нашел, но вам придется пойти с этими людьми в Тауэр. Арестуйте его.

Джон Петит немолод. По распоряжению Мора он спит на охапке соломы, уложенной на каменные плиты; посетителей впускают с единственной целью – чтобы те передали родным, как плохо арестант выглядит.

– Мы отправляли еду и теплую одежду, – говорит Люси. – Нам все вернули со словами: «таков приказ лорд-канцлера».

– Существует тариф на взятки. Надо платить тюремщикам. У вас есть деньги?

– Если понадобятся, я обращусь к вам. – Она ставит чашку на стол. – Он не сможет засадить в тюрьму нас всех.

– У него много тюрем.

– Для тела – да. Но что такое тело? У нас могут забрать наше добро, однако Господь возместит нам все сторицей. Могут закрыть книжные лавки, однако книги останутся. У них – древние кости в раках, стеклянные святые в витражах, свечи и капища; нам Господь даровал печатный станок. – Щеки ее горят. Она смотрит на разложенные по столу чертежи. – Что это, мастер Кромвель?

– Планы моего будущего сада. Я надеюсь купить несколько соседних домов. Мне нужна земля.

Она улыбается:

– Сад… первое приятное слово, которое я слышу за долгое время…

– Надеюсь, вы с Джоном еще сможете по нему погулять.

– А это… Будете делать теннисный корт?

– Если заполучу землю. А здесь, как видите, я намерен разбить фруктовый сад.

В глазах ее стоят слезы.

– Поговорите с королем. Мы на вас надеемся.

Шаги Джоанны. Люси в испуге зажимает себе рот.

– Господи, помилуй… В первый миг я приняла вас за вашу сестру.

– Многие ошибаются, – говорит Джоанна, – и не все замечают свою ошибку. Мистрис Петит, мне очень жаль, что ваш муж в Тауэре, однако вы сами виноваты. Вы и ваши единоверцы больше других клеветали на покойного кардинала, а теперь небось все бы отдали, лишь бы его вернуть.

Люси встает, смотрит долгим взглядом через плечо и выходит без единого слова. За дверью слышен голос Мерси – здесь Люси ждет больше женского сочувствия. Джоанна подходит, протягивает к камину замершие руки.

– Что, по ее мнению, ты можешь сделать?

– Пойти к королю. Или к леди Анне.

– И ты пойдешь? Не надо, прошу тебя. – Она вытирает рукой слезу: Люси ее расстроила. – Мор не станет пытать Джона – пойдут разговоры, Сити возмутится. Хотя, конечно, он может умереть в тюрьме. – Джоанна смотрит на него искоса. – А она ведь старая, Люси Петит. Ей не стоит носить серое. Ты заметил, как у нее ввалились щеки? Она уже не сможет родить.

– Я учту.

Джоанна теребит фартук.

– А если все-таки станет?… И Джон назовет имена?

– Мне-то что? – Он отводит взгляд. – Мор и без того знает мое имя.

Он говорит с леди Анной. Что я могу поделать? – спрашивает она, и он отвечает, думаю, вам известно, как умилостивить короля. Она смеется: что, отдать мою девственность ради бакалейщика?